Мишка и шишка

«Ведь роза пахнет розой,

Хоть розой назови ее, хоть нет…»

Сэр Вильям Шекспир

В одно теплое апрельское утро король Александр ходил-бродил по своей картинной галерее и внимательно следил, чтоб весенняя уборка проводилась, как положено. Хоть на уборщиков и служителей никогда не было особых нареканий — они ответственно подходили к своим обязанностям — все равно Александр волновался.

— Ах, осторожнее с полотном Пакиса! — и резво бежал, чтоб поддержать картину с великолепным восточным пейзажем, раму которой сейчас протирали губками.

— Государь, не стоит так беспокоиться. Вы же знаете — так каждый год, — кланялся королю советник Пьер. — И никогда ничего не случалось.

— Но это не значит, что ничего не может случиться! — возражал Александр и галопировал к следующей картине — с групповым портретом купеческого семейства — с нее принялись сметать пыль.

Так он и сновал по галерее, но к обеду все же утомился и, погрозив пальцем главному уборщику «смотрите — чтоб без меня не было сюрпризов!», ушел в сад. Под дубами на лужайке короля ждал белый столик, накрытый к обеду и супруга — королева Герда.

— Милый, ты опять командовал уборщиками? — спросила она, откладывая книгу по военной стратегии в сторону и спуская очки для чтения на самый кончик небольшого, но волевого носа.

— Ты же знаешь, дорогая, как мне важна эта галерея, — чмокнул жену в щеку Александр и сел в свое плетеное кресло. — Я хочу оставить потомкам что-то огромное, прекрасное, — и взялся за аперитив.

— Лучше б это были Восточные Долины, — заметила королева. — Они огромны и прекрасны…

— Но они не мои!

— Что стоит их завоевать? — Герда пожала плечами и по-солдатски опрокинула в изящный ротик хрустальную стопочку водки. — Эх, хорошо! Теперь — огурчик, — подцепила серебряной вилкой соленый огурец, весь пупырчатый и испускавший умопомрачительные запахи, хрустко откусила, брызнув соком и семечками в тарелку и на скатерть. — Oh, sorry.

— Да ничего, — отозвался Александр и принялся благовоспитанно — ножом и вилкой — поглощать салат из свежих овощей. — Я уже смирился с тем, что моя жена — генеральская дочка, — он обворожительно улыбнулся супруге. — И предпочитает водку вину, фехтование — мирным прогулкам, единоборства — флористике и полководческие книги — дамским романам…

— Милый, между прочим, ты не забыл, как моё единоборство спасло наши носы, а, возможно и жизни? — прищурилась чуть захмелевшая королева.

Александр вздохнул, покивал. Тот день он никогда не забывал и, чувствовал — не забудет никогда.

Это случилось спустя год после их свадьбы. Тогда они, едва перешагнувшие двадцатилетие юноша и девушка, были молодыми и озорными. Им не сиделось на месте, и даже в просторном дворце было тесно и тяжело дышалось. Поэтому частенько вечерами король и королева переодевались в одежду попроще и отправлялись гулять по столице, выискивая приключения на свои … головы.

В тот памятный вечер им не очень повезло — Александра и Герду в одной из городских подворотен ожидали грабители. Их было четверо — в два раза больше. Но как только один из них выхватил нож и рявкнул «гони монету!», юная королева правой ногой выбила у него оружие, а левой — свалила наземь самого, попав бандиту аккурат в скулу. Остальные трое тут же убежали. Александр даже пальцем не пошевелил. Он чувствовал себя преотвратно, но Герда тогда его успокоила: «Милый, ты просто не успел. Что поделать — у меня реакция лучше».

— Так что, радость моя, мои занятия принесли нам пользу, — подмигнула королю королева. — А твои…

— Ну, как же! Как же! — взволновался Александр. — Неужели ты считаешь, что от моего увлечения живописью, от моей галереи никакой пользы? Да ты посмотри — со всего света люди едут, чтоб получить разрешение на просмотр моей коллекции! Мы же на весь мир уже известны!

— Тише-тише, радость моя, — улыбнулась Герда, положив руку на ладонь супруга. — Я же просто шучу. Твоя галерея даже меня впечатляет. Правда-правда… Вот только…

— Что? Что такое? Или опять будешь шутить? — надо сказать, теперь Александр по-настоящему грозно сдвинул свои каштановые брови к переносице, став очень похожим на своего покойного отца — грозного короля-завоевателя Фердинанда.

— Ты же знаешь — я люблю время от времени бродить среди твоих картин, — не обращая внимания на налет суровости на лице супруга, отвечала королева. — Так вот, хожу, брожу, смотрю все это, и чувствую — все какое-то старое, приевшееся. Нет свежего взгляда, нет свежего веяния, течения, что ли… многие картины, не спорю, прекрасны, шедевральны, но… они устарели, приелись.

— Боже! Как можно сравнивать?! Бессмертную живопись с едой?! — возопил Александр, взмахивая руками, но в одной из рук он держал соусницу, а поэтому заляпал оранжевым соусом рукав белоснежной сорочки. — Ах ты, боже мой!

— Ну, прости, прости, — тут уж и королева подхватилась, кинулась своею салфеткой вытирать супруга. — Я же это все к чему говорила, — вытерев соус, она озорно села к нему на колени, обняла за шею и чмокнула в красную от возмущения щеку, — а к тому, чтобы тебе же сделать лучше. Давай устроим конкурс. Кто нарисует…

— Напишет, — буркнул Александр, как бы нехотя обнимая жену за талию.

— Да, — согласно кивнула Герда. — Кто из художников напишет такую картину, какой еще не было, того одарим, щедро-щедро.

— То есть? Картину, какой еще не было? — не совсем понял король.

— Что-то невиданное, умопомрачительное, концептуально новое! — быстро заговорила королева. — Лес или море нари… написать — это и я умею. Ну, может это будет чистый дадаизм, но все же. В общем, нам нужен шедевр из шедевров!

Александр задумался.

— Ну, а как мы определим, где шедевр из шедевров, а где — нет? — задал он вполне резонный вопрос.

— Это просто, очень, — у Герды, казалось, на все были готовы ответы — только руку в карман протяни и нужный тут же в горстку прыгнет. — По своим ощущениям. Что ты чувствуешь, когда смотришь на своего любимого Пакиса?

— О, это и словами невозможно передать! Восторг, умиление, преклонение…

— Вот и славно, — Герда покинула колени супруга, уселась в свое кресло и деловито посмотрела на стручковую фасоль и ростбиф, которые ей только что принесли, — так и определим шедевр из шедевров. Та картина, которая у тебя вызовет восторг, умиление и преклонение, будет шедевром, а та, которая все это вызовет у меня, — шедевром из шедевров!

— То есть, оценивать берешься ты?! — изумился король. — Ты ж никогда даже не обучалась живописи, не изучала ее историю, направления…

— Как тебе сказать. Вот я живу с тобой уже лет десять, и могу сказать, что кое-что в живописи уже понимаю, — опять подмигнула королева. — Все-таки, имея под боком супруга-искусствоведа и великолепную галерею, трудно оставаться несведущей в живописи… Жаль, что ты никогда не проявлял интереса к моим интересам, — и она кивнула на книжку по стратегии, что мирно лежала на специальной подушечке, по верху которой был искусно вышит шелком спешащий в атаку кавалерийский отряд.

— Милая, ты же знаешь — я ни с кем не намерен воевать. У нашей страны со всеми соседями и с дальними странами подписаны мирные соглашения…

— Да-да, — закивала Герда, — я уже смирилась с тем, что мой супруг — пацифист и предпочитает коллекционирование полотен известных художников расширению собственных территорий. Хотя странно — твой папа не упускал случая накостылять соседям за какую-нибудь спорную кочку в болоте…

— А твой папа, между прочим, хоть и был генералом, а обожал музыку, сам музицировал, сочинял марши и основал самый лучший в королевстве духовой оркестр! — парировал Александр.

— Все-все, — выставила вперед ладошки, будто заслон, Герда, — яблоко от яблони не всегда близко падает! И это мы только что друг другу доказали… Ну, а насчет конкурса на шедевр из шедевров? Ты согласен?

— Да! — решительно вонзил вилку в бараний бок король. — Сегодня же напишу приказ, и завтра утром его объявят! Кто знает, может, в самом деле, мы откроем новое невиданное направление в живописи…

  

Итак, конкурс был объявлен.

Надо сказать: многие из художников вообще не поняли, чего желает видеть от них король Александр, а многие поняли, но на свой лад. Однако то, что все, мало-мальски умеющие рисовать, кинулись к своим кистям и мольбертам, — за это можно было поручиться.

Прошло шесть месяцев (ровно столько определил король художникам для создания шедевров), и к самому Новому Году в королевский дворец съехались многие известные и не очень известные мастера живописи. Каждый был готов представить королевской чете сотворенное.

В огромном выставочном зале королевской галереи, в несколько рядов, расположили художники на стойках свои работы — большие и малые, акварельные и масляные, и прочие-прочие. Все они были укрыты до поры до времени покрывалами.

Настал знаменательный день — день открытия выставки.

— Милая, ты уверена, что твой туалет подходит к сегодняшнему событию? — спросил король Александр супругу, которая принарядилась в узкие темные брюки, френч глубокого зеленого цвета и в черные лаковые офицерские сапоги. — Не слишком ли много милитари?

Сам он был в белом фраке, белых брюках и в белоснежной сорочке с изящным водопадоподобным жабо. Кроме того, и ботинки выбрал белые. А, учитывая то, что король был белокур, синеглаз и весьма симпатичен в свои тридцать с небольшим, то казалось: настоящий ангел сошел с облаков, чтоб упрекнуть королеву в излишней склонности ко всему военному.

— Пустяки, снежинка моя, — ласково отмахнулась Герда, заплетая роскошные рыжие волосы в две тугие косы и надевая на голову залихватскую зеленую (в тон френчу) фуражку с золотой кокардой. — Это я специально, чтоб твои художники видели, кого им придется покорять. Тебя покорить, я уверена, им проще простого. А вот меня, — и она звонко щелкнула каблуками, словно молодой офицер перед генералом. — Со мной надо постараться!

Александр вздохнул и предложил супруге руку. Та с готовностью уцепилась за его локоть и скомандовала:

— Вперед — на мины!

Мины не заставили себя долго ждать…

— Боже, что это? — покривилась Герда у первой же разоблаченной картины.

В самом деле — на полотне живописца Энгуса из Вилля было представлено нечто невиданное — какие-то трубы, переходящие в глаза, из которых капали на синий песок желтые с пеною слёзы.

— Ваше величество, это — отражение моих представлений о славе, — с поклоном объяснил тощий художник в костюме в крупную клетку.

— Бррр, еще немного, и у меня начнется конъюнктивит, — безжалостно заявила королева и ступила к следующему мольберту.

Толстый, бородатый художник (как положено — в берете, шарфе и необъятной голубой блузе) картинным движением сдернул занавесь, и королевская чета шарахнулась, увидав некую невозможно яркую вспышку на черном фоне.

— Это что? Кадр из фильма о последней войне? — опять скривила губы Герда.

— Это — рождение нашего солнца, — поклонился художник.

— Неплохо, фантастически, — кивнул король, отходя чуть назад, чтоб оценить всю композицию целиком.

— Неплохо — не есть шедевр, — возразила Герда. — Такое пятно и я могу намалевать, выплеснув на холст пару ведер с краской. Картина — вырви-глаз, вот и все.

Следующее полотно открыл юноша, почти мальчик с тонкими полупрозрачными руками, которые смешно торчали из рукавов пушистого, необъятного свитера. Картина была маленькой и блеклой — какая-то голубовато-розово-белая мозаика.

— Название? — командным голосом потребовала королева, щурясь, чтоб что-то разглядеть.

— «Глаз ангела», — испуганно таращась, пискнул юноша.

— О-ой, — дернулась Герда, — я вроде увидала. Вон там — зрачок… наверно… На меня смотрит… Но вообще — серость.

Юный художник плаксиво скривился и зашмыгал носом.

— Пустяки, малыш, — ободрила его королева, — у тебя, судя по всему, все впереди! Красок не жалей и рисуй смелей!

— Пиши, — вновь поправил супругу Александр. — Боже мой, чувствую, тебе ничто тут не понравится.

— Не думаю, — возразила Герда, — мы только начали. А впереди, — она кивнула в длинный коридор из выставленных полотен, — еще целый полк мазни!

— Ах, ну почему не признать, что картины старинных мастеров уже шедевры? Тот же Пакис. Ему более трехсот лет, а какие краски, какие сюжеты, какая техника!

— Пакису — пакисово. Я против него ничего не имею. Я хочу знать — неужели в наше время невозможно сотворить что-то новое и не менее прекрасное, чем Пакис? Вперед, Алекс! Никогда не сдавайся! В этом хламе мы отроем свою жемчужину! — и высоко подняв голову, зашагала дальше.

Король, сокрушенно качая головой, поспешил следом.

Прошло пару часов.

— Ах, — уставший ходить-бродить меж картин Александр опустился на один из бархатных диванчиков у стены, — милая, присядь, поговорим.

Королева, нахмуренная, с поджатыми губами, послушно села рядом, уставилась на носок своего левого сапога.

— Ну, чем тебе не понравился венерианский пейзаж? — спросил король супругу. — Так все мило — в бирюзовых тонах…

— Да потому! Потому что эти мазилы не поняли, чего мы от них хотим! — ударила кулаком в колено Александра Герда. — Нарисовать какую-то неземную чушь — не значит изобразить что-то необычное!

— Радость моя, но теперь и я не понимаю, чего ты хочешь? — потер колено король. — Все эти художники представили нам много необычных картин: необычные сюжеты, предметы, существа. Разве ты мало удивлялась сегодня?

— Да уж, немало, — ядовито молвила Герда. — «Рыцарь-шмель» меня особо поразил. Этот с крылышками, склепанными из стальных листов.

— Ну, это тянет на иллюстрацию к детской книге, — улыбнулся Александр.

— В том-то и дело. Они — эти картины — годятся куда угодно, только не в шедевр. А шедевр, по-моему, это то, что тронет душу и не просто тронет, а всколыхнет…

— Тебя?! — ушам не поверил король. — Тебя, насколько знаю, только новейшая модель гаубицы тронет, но чтоб картина!

— Глупость сказал, — нахмурилась Герда, — новейшая гаубица тронет меня лишь тем, что будет полезна вооруженным силам нашей страны — вот и вся ее трогательность. Хотя, мне кажется, если ее как надо нари… написать, то тоже можно сделать шедевр… Картина — это чистое питание для души, как музыка и песня. Если она не трогает душу, стало быть, она никуда не годится! Но, пойдем, глянем вон того молодого человека — его затерли в самый угол. Надеюсь, из зависти…

Вздохнув, Александр был вынужден подняться, чтоб следовать за чересчур энергичной супругой.

— Имя! — потребовала королева у молодого сутулого художника в довольно ношенном коричневом костюме.

— Базиль из Мюнца, — поклонился тот, сняв берет.

— Название картины!

— Роза.

Герда недоуменно приподняла брови:

— Что? Просто роза?

— Да, ваше величество. Просто роза.

— Может, марсианская роза? — усмехнулся король.

— Нет-нет, самая обычная. Я писал ее у себя в мастерской, для своей девушки. Вот, пожалуйста, — и художник аккуратно снял завесу с полотна.

На какой-то миг царственные супруги и все те, кто следовал за ними по выставочному залу, застыли.

Да, перед ними была роза. В тонкой стеклянной вазе, напоминающей стебель бамбука, — таких ваз можно купить сотню в любой посудной лавке. И таких роз — полным-полно у цветочников летом. Но как она была выписана!

Кисть художника передала все: и легкие изъяны стебля, и слегка подсохшие кончики листьев, и бархатистость нежно-розовых, чуть примятых увяданием лепестков, и хрустальность, душистость капелек росы, что напитались ароматом цветка, и тонкие, злые шипы, такие контрастные по сравнению с нежной, неземной головкой. А ваза? Было видно, что она — старая и кое-где поцарапанная, а внизу у нее — легкий скол, и его шероховатость также неуловимо подчеркивала нежность и воздушность цветка.

Ваза стояла на белой, крючком вязаной салфетке, похожей на паутину, а салфетка лежала на старом, темном, поточенном жучком, столе. Позади — грубая стена из коричневого, пережженного кирпича. И салфетка, и роза были словно звезды на общем темноватом фоне.

Как это все гармонировало! Как это все впечатляло! Как это было ново! Какие чувства оно будило!

— Есть! — выдохнула, наконец, королева, не имея сил отвести глаз от картины. — Алекс, мы нашли! Видел ли ты что-то подобное? — не говорила, а шептала Герда.

— Я видел много роз, написанных великими мастерами, но подобного я не видел, — покачал головой король. — Твоя душа тронута? Моя — в восторге!

— О, да! — и глаза королевы, которые она, наконец, отвела от розы, чтоб взглянуть на супруга, блеснули слезой. — Перед таким великолепием замолкнут любые пушки! Мне кажется: я даже ощущаю аромат цветка…

— Подумать только, милая моя солдатка, — обнимая Герду, прошептал Александр, — обычная роза. Старо, как мир, и ново, как любой из рассветов.

— Я поняла: не надо искать необычного, чтоб испытать восторг и задрожать душой, — кивнула королева.

Поцеловав супруга, она обернулась к художнику, который застенчиво мял в руках берет, ожидая решения.

— Мастер Базиль, вы победили, — улыбнулась Герда. — Ваша роза стоит всех марсианских пейзажей, вместе взятых!..

Вы можете отслеживать изменения на этой странице, используя RSS 2.0 ленту. Вы можете оставить отзыв, или обратную ссылку со своего сайта.
Оставить комментарий

XHTML: можно исполльзовать теги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>