Избавился ч.1

Скачать текст сказки — архивы с текстом сказок в разных форматах:

html — текст сказки в формате html

txt — текст сказки в формате txt

rtf — текст сказки в формате rtf

fb2 — текст сказки в формате fb2

Ундина

Старинная повесть. 1831-1837 (Перевод Ф. де Ламотт Фуке)

Вступление

Бывали дни восторженных видений;

Моя душа поэзией цвела;

Ко мне летал с вестями чудный гений;

Природа вся мне песнию была.

Оно прошло, то время золотое;

С природы снят магический венец;

Свет узнанный свое лицо земное

Разоблачил, и призракам конец.

Но о Мечте, как о весенней птичке,

Певавшей мне, с усладой помню я;

И Прелести явленьем по привычке

Любуется, как встарь, душа моя.

Здесь есть одна — жива как вдохновенье,

Как ясная надежда молода —

На душу мне ее одно явленье

Поэзию наводит завсегда…

Перед пустой когда-то колыбелью

Задумчиво-безмолвен я стоял.

«Кто обречен святому новоселью

Тобой в жильцы?» — Судьбу я вопрошал.

И с первою блеснувшей мне денницей

Уж милый гость в той колыбели был;

Он в ней лежал под царской багряницей,

Прекрасен, тих, как божий ангел мил.

Года прошли — и мой расцвел младенец,

Прекрасен, тих, как божий ангел мил;

И мнится мне, что неба уроженец

Утехой в нем на землю прислан был.

Его-то я порою здесь встречаю

Как чистую Поэзию мою;

Им иногда я душу воскрешаю;

При нем подчас, забывшись, и пою.

1 глава

О том, как рыцарь приехал в хижину рыбака.

Лет за пятьсот и поболе случилось, что в ясный весенний

Вечер сидел перед дверью избушки своей престарелый

Честный рыбак и починивал сеть. Сторона та, в которой

Жил он, была прекрасное место. Луг, где стояла

Хижина, длинной косою входил в широкое лоно

Моря: можно было подумать, что берег душистый

В светло-лазурные, чудно прозрачные воды с любовью

Нежной теснился, что море, влажной трепещущей грудью

Нежно прижавшись к нему и его обнимая, пленялось

Свежестью шелковой зелени, блеском цветов и прохладой

Темных сеней древесных. Правда, в краю том немного

Было людей: рыбак с женою, и только; дремучий

Лес отделял полуостров от твердой земли. И ужасен

Был тот лес своей темнотой неприступной; и слухи

Страшные были об нем в народе; там было нечисто:

Злые духи гнездилися в нем и пугали прохожих

Так, что не смели и близко к нему подходить. Но смиренный,

Старый рыбак не боялся враждебных духов; на продажу

Рыбу носил он в город, лежавший за лесом; полон

Набожных мыслей, входил он в его глубину, и ни разу

Там ничего он не встретил, хранимый небесною силой,

Сидя беспечно в тот вечер за неводом, вдруг он услышал

Шум в лесу, как будто бы топот коня и железной

Брони звук; он слушает: шум приближается; робость

Им овладела, и все, что до тех пор в ненастные ночи

Снилось ему о таинственном лесе, представилось разом

Мыслям его; особливо ж один, великанского роста,

Белый, всегда головою странно кивающий. В темный

Лес он со страхом глядит, и ему показалось, что в самом

Деле сквозь черные ветви смотрит кивающий призрак.

Вспомнив, однако, что все никакой еще не случилось

С ним беды ни в лесу, ни в избушке, в которой так долго

Жил он с женою вдвоем, что нечистый над ними не властен,

Он ободрился, прочел молитву, и сделалось скоро

Даже ему и смешно, когда он увидел, какую

Шутку с ним глупая робость сыграла: кивающий образ

Был не что иное, как быстрый ручей, из средины

Леса бегущий и с пеной впадающий в озеро; шум же,

Слышанный им, был от рыцаря: шагом на белом

Бодром коне из чащи лесной он ехал и прямо

К хижине их приближался. Мантией алого цвета

Был покрыт его фиолетовый, золотом шитый,

Стройный колет; на бархатном черном берете вилися

Белые перья; висел у бедра на цепи драгоценной

Меч с золотой рукоятью искусной работы; а белый

Рыцарев конь был статен, силен и жив; он, копытом

Легким едва к луговой мураве прикасаясь, воздушной

Поступью шел и, сгибая красивую шею, как лебедь,

Грыз узду, облитую пеной. Старик, пораженный

Видом статного рыцаря, невод покинул и, снявши

Шляпу, смотрел на него с приветной улыбкой. Приближась,

Рыцарь сказал: «Могу ль я с конем найти здесь на эту

Ночь убежище?» — «Милости просим, гость благородный;

Лучшим стойлом будет коню твоему наш зеленый

Луг, под кровлей ветвистых дерев; а вкусную пищу

Сам он найдет у себя под ногами; тебе ж мы охотно

Угол очистим в нашем убогом жилище и ужин

Скудный с тобою разделим». Рыцарь, кивнув головою,

Спрыгнул с коня, его разнуздал и по свежему лугу

Бегать пустил; потом сказал рыбаку: «Ты охотно,

Добрый старик, принимаешь меня, но когда б и не столько

Был ты сговорчив, то все бы со мной не разделался нынче:

Море, вижу я, здесь перед нами, и дале дороги

Нет никакой; а вечером поздно в этот проклятый

Лес возвращаться избави боже!» — «Не станем об этом

Слишком много теперь говорить», — сказал, озираясь,

Старый рыбак и в хижину ввел усталого гостя.

Там, перед ярким огнем, горевшим в камине и в чистой

Горнице трепетный блеск разливавшим, на стуле широком

С спинкой резною сидела жена рыбака пожилая.

Гостя увидев, старушка встала, ему поклонилась

Чинно и села опять, ему отдать не подумав

Место свое. Рыбак, засмеявшись, сказал: «Благородный

Рыцарь, прошу не взыскать, что хозяйка моя свой покойный

Стул для себя сберегла: у нас такой уж обычай;

Лучшее место всегда старикам уступается». — «Что ты,

Дедушка! — с кроткой усмешкой сказала хозяйка. — Ведь гость наш,

Верно, такой же христов человек, как и мы, и придет ли,

Сам ты скажи, молодому на ум, чтоб ему уступали

Старые люди лучшее место? Садися, мой добрый

Рыцарь, на эту скамейку, — она продолжала, — да только

Тише сиди, не ворочайся, ножка одна ненадежна».

Рыцарь взял осторожно скамейку, придвинул к камину,

Сел, и сердцу его так стало приютно, как будто б

Был он у милых родных, возвратяся из чужи в отчизну.

Стали они разговаривать. Рыцарь разведать о страшном

Лесе хотел, но рыбак ночною порою боялся

Речь о нем заводить; зато о своей одинокой

Жизни и промысле трудном своем рассказывал много.

С жадностью слушали муж и жена, когда говорил им

Рыцарь о том, как в разных землях он бывал, как отцовский

Замок его у истоков Дуная стоит, как прекрасна

Та сторона; он прибавил: «Меня называют Гульбрандом,

Имя же замка Рингштеттен». — Так говоря, не однажды

Рыцарь слышал какой-то шорох и плеск за окошком,

Точно как будто водой кто опрыскивал стекла снаружи.

Всякий раз с досадой нахмуривал брови, послышав плесканье,

Старый рыбак; но когда же как ливнем вдруг обдало стекла,

Так, что окно зазвенело и в горницу брызги влетели,

С сердцем вскочил он и крикнул в окошко с угрозой: «Ундина!

Полно проказничать; стыдно; в хижине гости». При этом

Слове стало там тихо, лишь изредка слышен был легкий

Шепот, как будто бы кто потихоньку смеялся. «Почтенный

Гость, не взыщи, — сказал рыбак, возвратившись на место, —

Может быть, шалостей много еще ты увидишь, но злого

Умысла нет у нее. То наша дочка Ундина,

Только не дочка родная, а найденыш; сущий младенец,

Все проказит, а будет ей лет уж осьмнадцать; но сердце

Самое доброе в ней». Покачав головою, старушка

Молвила: «Так говорить ты волен; когда ты усталый

С ловли приходишь домой, то тебе на досуге забавны

Эти проказы; но с утра до вечера дома глаз на глаз

С нею пробыв, от нее не добиться путного слова —

Дело иное; тут и святой потеряет терпенье».

«Полно, старуха, — рыбак отвечал, — ты бьешься с Ундиной,

Я с причудливым морем: разве не часто мой невод

Портит оно и плотины мои размывает, а все мне

Любо с ним; тоже и ты, хоть порою и охнешь, однако

Все Ундиночку любишь. Не так ли?» — «Что правда, то правда;

Вовсе ее разлюбить уж нельзя», — кивнув головою,

Кротко сказала старушка. Вдруг растворилася настежь

Дверь, и в нее белокурая, легкая станом, с веселым

Смехом впорхнула Ундина, как что-то воздушное {2}. «Где же

Гости, отец? Зачем ты меня обманул?» Но, увидя

Рыцаря, вдруг замолчала она, и глаза голубые,

Вспыхнув звездами под сумраком черных ресниц, устремились

Быстро на гостя, а он, изумленный чудным явленьем,

Был как вкопанный, жадно смотрел на нее и боялся

Взор отвести: он думал, что видит сон, и вглядеться

В образ прекрасный спешил, пока он не скрылся. Ундина

Долго смотрела, пурпурные губки раскрыв, как младенец;

Вдруг, встрепенувшись резвою птичкой, она подбежала

К рыцарю, стала пред ним на колена и, цепью блестящей,

К коей привешен был меч, играя, сказала: «Прекрасный,

Милый гость, какою судьбой очутился ты в нашей

Хижине? Долго ты по свету должен был странствовать прежде,

Нежели к нам дорогу найти? Скажи, через лес наш

Как ты проехал?» Но он отвечать не успел: на Ундину

Крикнула с сердцем старушка: «Оставь в покое, Ундина,

Гостя: встань и возьмись за работу». Ундина, ни слова

Ей не сказавши в ответ, схватила скамейку и, севши

Подле Гульбранда с своим рукодельем, тихонько шепнула:

«Вот где я буду работать», Старик, притворясь, что не видит

Новой проказы ее, хотел продолжать; но Ундина

Речь перебила его: «У тебя я спросила, мой милый

Гость, откуда приехал ты к нам? Дождусь ли ответа?» —

«Из лесу прямо приехал я, прелесть моя». — «Расскажи же,

Как ты в лесу очутился и что в нем чудного видел?»

Трепет почувствовал рыцарь, вспомнив о лесе; невольно

Он обратил глаза на окошко, в которое кто-то

Белый, ему показалось, глядел: но было в окошке

Пусто, за стеклами ночь густая чернела. Собравшись

С духом, рассказ он готов был начать, но старик торопливо

Молвил ему: «Недоброе время теперь нам об лесе

Речь заводить; расскажешь нам завтра». Услышавши это,

С места вскочила Ундина, и глазки ее засверкали,

«Нынче, не завтра он должен рассказывать! нынче, теперь же!» —

Вскрикнула с сердцем она и, бровки угрюмо нахмурив,

Топнула маленькой ножкою об пол; и в эту минуту

Так забавно мила и прелестна была, что в Гульбранде

Вспыхнуло сердце, и он еще боле пленился смешною,

Детской ее запальчивостью, нежели резвостью прежней.

Но рыбак, рассердясь не на шутку, причудницу начал

Крепко журить за ее упрямство и дерзкую вольность

С гостем, Старушка пристала к нему. Тут Ундина сказала:

«Если браниться хотите со мной, а того не хотите

Сделать, о чем я прошу, так прощайте ж; одни оставайтесь

В вашей скучной, дымной лачужке». С сими словами

Прыгнула в двери она и в минуту во мраке пропала.

2 глава

О том, как Ундина в первый раз явилась в хижине рыбакам.

Рыцарь вскочил, за ним и рыбак, и бросились оба

В дверь, чтоб ее удержать, но напрасно: Ундина так быстро

Скрылась, что даже было нельзя догадаться, в какую

Сторону вздумалось ей побежать. Испуганным взором

Рыцарь спросил рыбака: что делать? «Уж это не в первый

Раз, — рыбак проворчал, — такими побегами часто

Нас забавляет она; теперь опять мне придется

Целую ночь напролет без сна проворочаться с боку

На бок на жесткой постеле моей: ведь мало ль что может

Встретиться ночью!» — «Зачем же медлить? Пойдем поскорее

Сами за нею», — «Труд бесполезный; ты видишь, какая

Тьма на дворе: куда мы пойдем? И кто угадает,

Где она спряталась?» — «Будем по крайней мере, — прибавил

Рыцарь, — хоть кликать ее». И кричать он начал: «Ундина!

Где ты, Ундина?» Старик покачал головою: «Как хочешь,

Рыцарь, кричи, она не откликнется нам, а, уж верно

Где-нибудь близко сидит; еще ты не знаешь, какая

Это упрямица», Так говоря, старик с беспокойством

В темную ночь глядел и не мог утерпеть, чтоб туда же

Вслед за Гульбрандом не крикнуть: «Ундиночка! милая! где ты?»

Правду, однако, он предсказал: никакой там Ундины

Не было. Долго кричав понапрасну, они наконец возвратились

Оба в хижину; там уж было темно, и старушка,

Менее мужа о том, что с Ундиной случится, заботясь,

Спать улеглась, и в камине огонь, догоревши, потухнул;

Только немногие уголья тлели, и синее пламя,

Изредка вспыхнув, трепещущий свет разливало в гасло.

Снова разведши огонь, рыбак наполнил большую

Кружку вином и поставил ее перед гостем. «Мы оба,

Рыцарь, едва ли заснем; так не лучше ли будет, когда мы,

Вместо того чтоб в бессоннице жесткой рогожей

Грешное тело тереть, посидим у огня и за доброй

Кружкой вина о том и другом побеседуем? Как ты

Думаешь, добрый мой гость?» Гульбранд согласился охотно.

Сесть принудив его на почетном оставленном стуле,

Честный старик поместился с ним рядом, и вот дружелюбно

Стали они разговаривать; только при каждом малейшем

Шорохе — стукнет ли что в окошко, и даже нередко

Просто без всякого стука и шороха — вдруг умолкали

Оба и, палец поднявши, глаза неподвижно уставив

В двери, слушали; каждый шептал: идет! и не тут-то

Было; не шел никто; и, вздохнувши, они начинали

Снова свой разговор. «Расскажи мне, — сказал напоследок

Рыцарь, — как вам случилось найти Ундину?» — «А вот как

Это случилось, — рыбак отвечал. — Тому уж двенадцать

Будет лет, как я с товаром моим через этот

Лес был должен отправиться в город; жену я оставил

Дома, как то бывало всегда, а в то время и нужно

Было ей дома остаться, Зачем, ты спросишь? Господь нам

В поздние наши лета даровал прекрасную дочку;

Как же было покинуть ее? Товар мой продавши,

Я возвращался домой и, солгать не хочу, не случилось

Мне ничего, как и прежде, в лесу недоброго встретить;

Бог мне сопутствовал всякий раз, когда через этот

Страшный лес мне идти удавалось, а с ним и опасный

Путь неопасен». При этом слове старик с умиленным

Видом шапочку снял с головы и, руки сложивши,

В набожных мыслях минуты на две умолкнул; потом он

Шапочку снова надел и так продолжал: «Я с веселым

Сердцем домой возвращался, а дома ждало несчастье:

Вся в слезах навстречу ко мне жена прибежала.

«Царю небесный! что случилось? — я воскликнул. — Где наша

Дочка?» — «Она у того, чье имя в эту минуту,

Бедный мой муж, призываешь», — жена отвечала. И молча,

Горько заплакав, пошел я за нею в хижину; тела

Милой малютки моей я глазами искал там, по тела

Не было. Вот как это случилось: с нашим младенцем

Подле воды на траве жена спокойно сидела;

С ним в беззаботном веселье играла она; вдруг малютка

Сильно к воде протянулась, как будто чудесное что-то

В светлых приметя струях; и видит жена, что наш милый

Ангел смеется, ручонками что-то хватая; но в этот

Миг как будто какой невидимой силой швырнуло

В волны дитя, и в их глубине бедняжка пропала.

Долго я тела искал, но напрасно, нигде и приметы

Не было. Вот мы, на старости две сироты, в безотрадном

Горе сидели в тот вечер вдвоем у огня и молчали:

Если б и можно было от слез говорить, то не стало б

Духу; и так мы оба молчали, глаза устремивши

В тусклый огонь; как вдруг в дверях послышался легкий

Шорох; они растворились — и что же видим мы?Чудной

Прелести девочка, лет шести, в богатом уборе,

Нам улыбаясь как ангел, стоит на пороге. Сначала

Мы в изумленьи не звали, живой ли то был человечек

Или обманчивый призрак какой; но скоро приметил

Я, что вода с золотых кудрей и с платья малютки!

Капала; я подумал, что, верно, младенец недавно

Был в воде и что скорая помощь нужна. И, вздохнувши,

Так сказал я жене; «Никто не подумал спасти нам

Милое наше дитя; по крайней мере, мы сами

Сделаем то для других, чего не могли нам другие

Сделать и что на земле блаженством было бы нашим».

Мы раздели малютку, её положили в постель и напиться

Дали горячего ей; а она все молчала и только,

Светло-небесными глазками глядя на нас, улыбалась.

Скоро заснула она и свежа, как цветочек весенний,

Утром проснулась; когда ж мы расспрашивать стали, откуда

Родом она и как попала к нам в хижину, толку

Не было в странных ответах ее никакого; и вот уж

Ровно двенадцать лет, как с нами живет, а добиться

Путного мы не могли от нее ничего; по рассказам

Вздорным ее подумать легко, что она к нам упала

Прямо с луны: о каких-то замках прозрачных, жемчужных

Гротах, коралловых рощах и разных других небылицах

Все твердит и теперь, как твердила тогда; удалося

Выведать только одно, что, катаясь по морю в лодке

С матерью, в воду упала она и что волны на здешний

Берег ее принесли, где она и очнулась… В сомненье

Тяжком осталися мы: хотя и было не трудно

Нам решиться наместо родной потерянной дочки

Взять чужую, нам данную богом самим; но не знали

Мы, крещена ли она иль нет? Сказать же об этом

Нам ничего не умела бедняжка, хотя и понятно

Было ей, что она жила по воле господней

В здешнем свете, хотя и была смиренно готова

Все то исполнить, что с волей господней согласно. И вот что

Мы в таком затрудненье придумали вместе с женою:

Если она еще не была крещена, то не должно

Медлить минуты; а если уже крещена, то и дважды

Долг святой совершить не будет греха. Но какое

Дать ей имя? И в ум нам пришло, что ее Доротеей

Было б всего приличней назвать: мы слыхали, что значит

Это имя дар божий, она же была милосердым

Господом богом дарована горести нашей в ограду.

Но об имени этом она и знать не хотела. «Ундиной

Звали меня отец мой и мать; хочу и остаться

Вечно Ундиной!» Но было ли то христианское имя,

Мы но знали. И вот я пошел за священником в город;

Он согласился прийти к нам; сначала имя Ундины

Было противно ему, как и нам; но наша малютка,

В платьице странном своем, была так чудесно красива,

Так ласкалась к нему и в то же время так мило,

Так забавно спорила с ним, что сам он не в силах

Был противиться ей, — и ее окрестили Ундиной.

Сладостно было смотреть на нее в продолженье святого

Таинства: дикая резвость исчезла, и тихим, смиренным

Агнцем стояла она, как будто бы чувствуя, что с ней

В это время творилось. Правду молвить, немало

С нею хлопот нам, и если бы все рассказать мне…» Но рыцарь

Тут перервал рыбака; он шепнул: «Послушай! послушай!

Что там?» Не раз уже во время рассказа был он встревожен

Шумом воды; но в эту минуту был явственно слышен

Рев потока, который бежал с возрастающей силой

Мимо хижины. Оба вскочили и бросились в двери;

В месячном свете открылося им, что ручей, выходящий

Из леса, сильно разлившись, ворочая камни, ломая

С треском деревья, в море бежал; и было все небо,

Так же как море, взволновано; тучи горами катились

Мимо луны, поминутно ее заслоняя, и чудно

Вся окрестность под блеском и тьмой трепетала; при свисте

Вихря было внятно, как море свирепое голос

Свои воздымало и как, скрыпя от вершины до корня,

Гнулись и шумно сшибались ветвями деревья. «Ундина!..

Царь мой небесный!.. Ундина!» — старик закричал; но ответа

Не было. Оба тогда побежали, забывши о буре,

Каждый своею дорогою, к лесу, и громко при шуме

Ветра в ночной глубине раздавалось: «Ундина! Ундина!»

3 глава

О том, как была найдена Ундина

Странное что-то чувствовал рыцарь, скитаясь во мраке

Ночи, под шумом бури, один, в бесполезном исканье:

Снова стало казаться ему, что Ундина лишь призрак,

В темном лесу его обманувший, была; и при свисте

Вихря, при громе воды, при треске деревьев, при чудном

Всей за минуту столь мирно-прекрасной страны превращены

Начал он думать, что море, луг, источник, рыбачья

Хижина, старый рыбак и все, что с ним ни случилось,

Было обман; но жалобный крик старика, зовущий Ундину,

Всё ему издали слышался. Вот наконец очутился

Он на самом краю лесного ручья, который в разливе

Бурном своем бежал широкою мутной рекою,

Так, что от леса отрезанный мыс, на котором стояла

Хижина, сделался островом. «Боже! — рыцарь подумал, —

Что, когда Ундина отважилась в лес, и назад ей

Нет оттуда дороги, и там у злых привидений

Плачет она одна в темноте?» От ужаса вскрикнув,

Он поспешно поднял с земли огромный дубовый,

Бурей отоптанный сук, чтоб, держась за него, перебраться

В лес через воду. Хотя и сам он дрожал, вспоминая

Все, что там видел прошедшим днем; хотя и казалось

В эту минуту ему, что стоял там, ровен с деревами,

Белый, слишком знакомый ему великан и, оскалив

Зубы, кивал ему головою, — но самый сей ужас

Только что с большею силою влек его в лес: там Ундина

В страхе, одна, без защиты была. И вот уж ступил он

Смелой ногою в кипучую воду, как вдруг недалеко

Сладостный голос сказал: «Не ходи, не ходи, берегися

Злого потока; старик сердит и обманчив». Знакомы

Рыцарю были прелестные звуки; они замолчали;

Он же стоял в воде, озирался и слушал; но месяц

Темной задернуло тучей, и волны быстро неслися,

Ноги его подмывая, и он, через силу держася,

Был как в чаду, и кружилась его голова; и глазами

Долго искав в темноте, наконец он воскликнул: «Ундина!

Ты ли? Где ты? Если не хочешь явиться, я брошусь

Сам в поток за тобой; откликнись; мне лучше погибнуть,

Нежели быть без тебя». И глубже в воду пошел он.

Тот же голос и так же близко сказал: «Оглянися!»

В эту минуту вышел месяц из тучи, и рыцарь

В блеске его увидел Ундину. Был маленький остров

Подле берега быстрым разливом ручья образован;

Там, под навесом деревьев густых, в траве угнездившись,

Призраком светлым сидела Ундина. Было нетрудно

В этом месте поток перейти, и Гульбранд очутился

Вмиг близ Ундины на мягкой траве; она ж, приподнявшись,

Руки вкруг шеи его обвила и его поневоле

Рядом с собой посадила. «Теперь ты расскажешь мне, милый,

Повесть свою, — шепнула она, — мы одни; старики нас

Здесь не услышат и скучным своим ворчаньем не могут

Нам помешать; а эта густая древесная кровля

Стоит их хижины дымной». — «Здесь рай, Ундина!» — воскликнул

Рыцарь, прижавши ко груди ее с поцелуем горячим.

В эту минуту рыбак, проискавши напрасно Ундину,

К месту тому подошел и увидел их с берега. «Рыцарь! —

Он закричал, — непохвальное дело ты делаешь; нами

Был ты доверчиво принят; а ты теперь, обнимаясь

С нашей дочкой, шепчешься с нею тайком и оставил

В страхе меня, старика, одного по-пустому за нею

Бегать в потемках». — «Я сам, — ответствовал рыцарь, — лишь только

В эту минуту встретился с нею». — «Тем лучше; — скорее ж

Оба ко мне перейдите сюда на твердую землю».

Но Ундина о том не хотела и слышать; и лучше

В страшный лес она соглашалася с милым, прекрасным

Гостем пойти, чем в несносную хижину, где не хотели

Делать того, о чем просила она, и откуда

Рано или поздно прекрасный гость удалится. Прижавшись

Крепко к нему, она гармонически, тихо запела,

«В душной долине волна печально трепещет и бьется;

Влившися в море, она из моря назад не польется».

Горько заплакал рыбак, услышав ту песню; ее же

Слезы ею как будто не трогали: к рыцарю с детской

Лаской она прижималась. Но рыцарь сказал ей: «Ундина,

Разве не видишь, как плачет отец? Не упрямься ж; нам должно,

Должно к нему возвратиться». В немом изумленья Ундина

Быстро свои голубые глаза на него устремила,

Кротко сказала потом: «Когда ты так думаешь, милый,

Я согласна». И с видом покорным, глаза опустивши,

Встала она; и, на руки взявши ее, безопасно

Рыцарь поток перешел. Старик со слезами на шею

Кинулся к ней и в радости был как дитя; прибежала

Скоро к ним и старушка; свою возвращенную дочку

Нежно они целовали; упреков не было; в добром

Сердце Ундины все также утихло, и их обнимала

С лаской сердечной она, просила прощенья, смеялась.

Плакала, милые все имена им давала. А утро

Тою порой занялось, и буря умолкла, и птицы

Начали петь на свежих, дождем ожемчуженных ветках;

Стало светло, и опять приступать принялася Ундина

К рыцарю с просьбой, чтоб начал рассказ свой. И так согласились

Завтрак принесть под деревья. Ундина проворно уселась

Подле Гульбрандовых ног на траве; другого же места

Выбрать никак не хотела; и рыцарь рассказывать начал.

4 глава

О том, что случилось с рыцарем в лесу.

«Вот уже боле недели, как я в тот вольный имперский

Город, который лежит за вашим лесом, приехал;

Там был турнир, и рыцари копья ломали усердно.

Я не щадил ни себя, ни коня. Подошедши к ограде

Поля, дабы отдохнуть от веселой работы, я шлем свой

Снял и отдал его щитоносцу; и в эту минуту

Вижу на ближнем алтане девицу, в богатом уборе,

Чудной прелести. Это была молодая Бертальда —

Мне сказали — питомица знатного герцога, в ближнем

Замке живущего. Мне показалось, что с ласковым видом

Смотрит она на меня, и во мне загорелась двойная

Бодрость; усердно бился я прежде, но с этой минуты

Дело пошло уж иначе. А вечером с нею одною

Я танцевал; и так продолжалось во все остальные

Дни турнира». В эту минуту почувствовал рыцарь

Сильную боль в опущенной левой руке; оглянувшись,

Видит он, что Ундина, жемчужными зубками стиснув

Палец ему, сердито нахмурила бровки, и в глазках,

Ярко светившихся, бегали слезки {4}; потом, на Гульбранда

С грустным упреком взглянув, она ему погрозила

Пальцем; потом вздохнула, потом наклонила головку.

Рыцарь, смутившись, умолк на минуту; потом он рассказ свой

Так продолжал: «Бертальда прекрасна, нельзя не признаться;

Но чересчур уж горда и причудлива; мне во второй раз

Нравилась мене она, чем в первый, а в третий раз мене,

Чем во второй. Однако мне показалось, что боле

Всех других я замечен был ею, и это мне льстило.

Вот мне вздумалось в шутку ее попросить, чтоб перчатку

Мне свою подарила она. «Подарю, — отвечала

С гордой усмешкой Бертальда, — если осмелишься, рыцарь,

Съездить один в заколдованный лес наш и верные вести

Мне принесешь о том, что в нем происходит». Перчатка

Мне дорога не была; но было бы рыцарю стыдно

Вызов такой от себя отклонить, и я согласился». —

«Разве тебя не любила она?» — спросила Ундина.

«Я ей нравился, — рыцарь ответствовал, — так мне казалось». —

«О! так она сумасшедшая, — вскрикнула громко Ундина,

С радостным смехом захлопав в ладоши. — Кто ж не безумный

С милым себя разлучит и его добровольно в волшебный

Лес на опасное дело пошлет? От меня б не дождался

Этот лес такой неслыханной почести». — «Рано

утром вчера, — продолжал Гульбранд, улыбнувшись Ундине, —

Я отправился в путь. Спокойно сияли деревья

В блеске зари, полосами лежавшем на зелени дерна;

Было свежо; благовонные листья так сладко шептались;

Все так манило под сумрак прозрачный, что я по-неволе

Злился на глупых людей, которым страшилища в райском

Месте таком могли померещиться. Въехал я в чащу;

Мало-помалу все стало пустынно и тихо; густея,

Лес предо мной и за мною сдвигался, как будто хватая

Тысячью рук волшебных меня. Опасаясь возвратный

Путь потерять, я коня удержал: посмотреть, высоко ли

Было солнце, хотел я; глаза подымаю и что же

Вижу? Черное что-то колышется в ветвях дубовых.

Я подумал, что то был медведь; обнажаю поспешно

Меч. Но вдруг человеческим голосом, диким, визгливым,

Мне закричали: «Кстати пожаловал; милости просим;

Мы уж и веток сухих наломали, чтоб было на чем нам

Вашу милость изжарить». Потом, с отвратительно диким

Смехом оскаливши зубы, чудовище так зашумело

Ветвями дуба, что конь мой, шарахнувшись, бросился мимо

Вскачь, и я не успел разглядеть, какой там гнездился

Дьявол», При имени этом рыбак и старушка с молитвой

Перекрестились; Ундина ж тихонько шепнула: «Всего здесь

Лучше, по-моему, то, что ты не изжарен, мой милый

Рыцарь, и то, что ты с нами. Рассказывай далее». — «Конь мой

Мчался как бешеный, — рыцарь сказал, — им владеть не имел я

Силы; вдруг перед нами стремнина, и скачет со мной он

Прямо в нее; но в самое ж это мгновение кто-то

Длинный, огромный, седой, перерезавши нашу дорогу,

Вдруг перед диким конем повалился, и конь, отшатнувшись,

Стал, и снова я им овладел. Озираюся — что же?

Мой спаситель был не седой великан, а блестящий

Пенный ручей, бежавший с холма», — «Благодарствую, милый,

Добрый ручей», — закричала, захлопав в ладоши, Ундина,

Тяжко вздохнув и нахмурясь, рыбак покачал головою;

Рыцарь рассказывал дале: «Собрав повода, укрепился

Я на седле. Вдруг вижу, какой-то стоит человечек

Рядом с конем, отвратительный, грязный горбун, земляного

Цвета лицо, и нос огромный такой, что, казалось,

Был он длиною со все остальное тело урода.

Он хохотал, оскаливал зубы, шаркал ногами,

Гнулся в дугу. Я его оттолкнул и, коня повернувши,

Был готов пуститься в обратный путь (уж склонилось

Солнце, покуда я мчался, далеко за полдень); но карлик,

Прянув как кошка, дорогу коню заслонил. «Берегися, —

Я закричал, — раздавлю». Но урод, исковеркавшись, снова

Начал визжать: «Сперва заплати за работу; ты в пропасть

Вместе с конем бы слетел, когда бы не я подвернулся». —

«Лжешь ты, кривляка, — сказал я, — не ты, а этот источник

Нас сохранил от паденья. Но вот тебе деньги; оставь нас,

Дай дорогу». И бросив одну золотую монету

В шапку уроду, поехал я шибче; но снова явился

Рядом со мной он; я шпорю коня; конь скачет, но сбоку

Скачет и карлик, кривляясь, коверкаясь, с хохотом, с визгом,

Высунув красный с локоть длиною язык. Чтоб скорее

С ним развязаться, бросаю опять золотую монету

В шапку ему; но, с хохотом диким оскаливши зубы,

Начал кричать он: «Поддельное золото! Золота много

Есть у меня! погляди! полюбуйся!» И в эту минуту

Мне показалось, что вдруг просветлела земная утроба;

Дерн изумрудом прозрачным сделался; взор мой свободно

Мог сквозь него проницать в глубину; и тогда мне открылась

Область подземная гномов: они гомозились, роились,

Комкались в клубы, вились, развивались, сгребали металлы,

Сыпали в кучи рубин, и сапфир, и смарагд и пускали

Вихра песка золотого друг другу в глаза. Мой сопутник

Быстро метался то вниз, то вверх; и ему подавали

Слитки огромные золота; мне показав их сосмехом,

Каждый он в бездну бросал, и, из пропасти в пропасть со звоном

Падая, все в глубине исчезали. Тогда он монету,

Данную мною, швырнул с пронзительным хохотом в бездну;

Хохотом, шиканьем, свистом ему отвечали из бездны,

Вдруг взгомозилися все и, толпяся, толкаясь, полезли

Кверху, когтистые, пылью металлов покрытые пальцы

Все на меня растопорщив; вся пропасть, казалось, кипела;

Куча за кучей, гуще и гуще, ближе и ближе…

Ужас меня одолел; дав шпоры коню, без оглядки

Я поскакал… и не знаю, долго ль скакал; но очнувшись,

Вижу, что нет никого; привиденья исчезли; прохладно

Было в лесу, и вечер уже наступил. Сквозь деревья

Бледно мелькала тропинка, ведущая из лесу в город.

Взъехать спешу я на эту тропинку; но что-то седое,

Зыбкое, дым не дым, туман не туман, поминутно

Вид свой меняя, стало меж ветвей и мне заслонило

Путь; я пытаюсь объехать его, но куда ни поеду —

Там и оно; рассердившись, скачу напролом; но навстречу

Прыщет мне пена, и ливнем холодным я обдан, и рвется

Конь мой назад; ослеплен, промочен до костей, я бросаюсь

Вправо и влево, но все не могу попасть на тропинку,

Белый никак на нее не пускает меня. Попытаюсь

Ехать обратно — за мной по пятам он, но смирен и волю

Путь продолжать мне дает; но лишь только опять на тропинку

Взъеду — он тут, и опять заслоняет ее, и холодной

Пеной меня обдает. Наконец поневоле я выбрал

Ту дорогу, к которой меня он теснил так упорно;

Он унялся, но все от меня не отстал и за мною

Бледно-туманным столбом подвигался; когда же случалось

Мне оглянуться, то чудилось мне, что этот огромный

Столб с головой, что в меня упирались тускло и зорко

С чудным каким-то миганьем глаза и кивала

Всякий раз голова, как будто меня понукая

Ехать вперед. Но порою мне просто казалось, что этот

Странный гонитель мой был лесной водопад. Наконец я,

Выехав из лесу, здесь очутился и встретился с вами,

Добрые люди. Тогда пропал и упрямый мой спутник».

Рыцарь кончил рассказ свой. «Мы рады тебе, благородный

Гость наш, — сказал рыбак, — но пора о том нам подумать,

Как бы тебе возвратиться в город». Ундина, услышав

Эти слова, начала про себя тихомолком смеяться

С видом довольным. То рыцарь заметив, сказал ей: «Ундина,

Разве ты рада разлуке со мною? Чему ты смеешься?» —

«Я уж знаю чему, — отвечала Ундина. — Отведай

Этот сердитый поток переплыть — верхом иль на лодке,

Как угодно — ан нет, не удастся! а морем… давно я

Знаю, что этого сделать нельзя; и отец недалеко

В море уходит с лодкой своего. Итак, оставайся

С нами, рад ли, не рад ли. Вот чему я смеюся».

Рыцарь с улыбкою встал, чтоб видеть, так ли то было,

Что говорила Ундина; встал и рыбак; а за ними

Вслед и она. И подлинно, все опрокинуто было

Бурей в лесу; поток разлился, и стал полуостров

Островом. Рыцарь не мог о возврате и думать, и должен

Был поневоле он ждать, пока в берега не вольется

Снова поток. Возвращаяся в хижину рядом с Ундиной,

Он ей шепнул: «Что скажешь, Ундиночка? Рада ль, что с вами

Я остаюся?» — «Полно, полно, — она проворчала,

Бровки нахмурив, — не вздумай тебя укусить я за палец,

Ты бы не то рассказал нам об этой несносной Бертальде».

5 глава

О том, как рыцарь жил у рыбака в хижине.

Может быть, добрый читатель, тебе случалося в жизни,

Долго скитавшись туда и сюда, попадать на такое

Место, где было тебе хорошо, где живущая в каждом

Сердце любовь к домашнему быту, к семейному миру

С новою силой в тебе пробуждалось; и снова ты видел

Край родимый; и все обаяния младости, блага

Первой, чистой любви на могилах минувшего снова

В прежней красе расцветали, и ты говорил, отдыхая:

Здесь живется сладко, здесь сердцу будет приютно.

Вспомнив такую минуту, когда очарованной думой

Ты обнимал безыменное, тайное счастье земное,

Ты, читатель, поймешь, что должен был чувствовать рыцарь,

Вдруг поселившися в этом пределе, далеко от света.

Часто он с радостью тайной смотрел, как поток, свирепея,

День ото дня расширялся, и остров все дале и дале

В море входил, разлучался с твердой землею; казалось,

Мир кончался за ним. На сердце рыцаря стало

Тихо, светло и легко. Рыбак был мудрец простодушный;

Зная людей, изведав тревоги житейские, бывши

Ратником сам в молодых летах, на досуге он много

Мог рассказать про войну и про счастье, несчастье земное;

Словом, он был живая летопись; время без скуки

Шло в разговорах меж старцем отжившим и юношей, полным

Пламенной жизни: мудрость смиренная, прямо из жизни

Взятая здравым рассудком и верою в бога,вливалась

В душу Гульбранда и в ней поселяла блаженную ясность.

Бодрый старик промышлял по-прежнему рыбною ловлей;

Был не без дела и рыцарь: в хижине, к счастью, нашелся

Старый доспех рыбака, самострел; его починивши,

С ним ежедневно рыцарь ходил на охоту; а вечер

Вместе все перед ярким огнем проводили, и полный

Кубок тогда частенько постукивал в кубок: в запасе

Было вино, и нередко с ним длилась беседа до поздней

Ночи. Но мирной сей жизни была душою Ундина.

В этом жилище, куда суеты не входили, каким-то

Райским виденьем сияла она: чистота херувима,

Резвость младенца, застенчивость девы, причудливость Никсы,

Свежесть цветка, порхливость Сильфиды, изменчивость струйки…

Словом, Ундина была несравненным, мучительно милым,

Чудным созданьем; и прелесть ее проницала, томила

Душу Гульбранда, как прелесть весны, как волшебство

Звуков, когда мы так полны болезненно сладкою думой.

Но вертлявый, проказливый нрав и смешные причуды Ундины

Были подчас и докучливой мукой; зато и журили

Крепко ее старики; и тогда шалунья так мило

Дулась на них, так забавно ворчала; потом так сердечно

С ними, раскаясь, мирилась; потом проказила снова, и снова

Ей доставалось; и все то было волшебною тайной

Сетью, которою мало-помалу опуталось сердце

Рыцаря. С нею он стал неразлучен; с каждою мыслью,

С каждым чувством слилась Ундина. Но, им обладая,

Той же силе она и сама покорялась; хотя в ней

Все осталось по-прежнему — резвость, причуды, упрямство,

Вздорные выдумки, детские шалости, взбалмошный хохот,

Но Ундина любила — любила беспечно, как любит

Птичка, летая средь чистого неба. Старик и старушка,

Видя Ундину и рыцаря вместе, невольно привыкли

Их почитать женихом и невестой. И рыцарю также

Часто на мысль приходило, что в мир для него невозвратно

Вход загражден, что с людьми никогда уж ему не встречаться.

Если ж случалось, что рыцарев конь, на свободе бродивший

По лугу, ржаньем своим его пробуждал и как будто

Спрашивал: скоро ли в битву? иль если ему попадался

Брошенный щит на глаза, иль праздно на стенке висевший

Меч, ненароком сорвавшись с гвоздя, из ножон выдвигался

В звонком паденьи, — дума о славе и подвигах бранных

Душу его шевелила. Но в этой тревоге себя он

Тем утешал, что возврат для него невозможен; к тому же

Мнилось ему, что Ундина была рождена не для низкой

Доли; и, словом, он верил, что все то не случай, а божий

Промысел было. И так один за другим неприметно

Дни уходили, ясные, тихие. Но и в спокойном

Этом быту напоследок случилось расстройство: привыкли

Каждый вечер рыбак и рыцарь, отужинав, с полным

Кубком час-другой проводить в разговоре радушном;

Вдруг недостало вина: запас рыбака небогатый

Вышел; а нового взять было негде. Наморщив

Лбы, сидели Гульбранд и рыбак за столом; а Ундина,

Глядя на них, умирала со смеху. Скучен и долог

Был тот вечер, и рано все разошлись. На другой день

Около ужина вышла Ундина из хижины. «Вы мне.

Оба несносны, — сказала она, — не хочу я на ваши

Длинные лица смотреть и слушать вашу зевоту»,

С этим словом захлопнула двери и скрылась. А вечер

Был ненастен, ветер шумел, и море сердилось.

В страхе рыбак и рыцарь вскочили, вспомнив, как в первый

Раз они перепуганы были Ундиной. Но только

В двери за нею они собрались побежать, как Ундина

Им навстречу явилась сама. «За мною! за мною

Все! — закричала она, — гостинец прислало нам море;

Бочка, и, верно, с вином, лежит на песке». За Ундиной

Все пошли, и подлинно бочка нашлася; поспешно

Рыцарь, старик и с ними Ундина ее покатили

К хижине; буря сбиралась; сквозь сумерки было

Видно, как на море волны свои подымали седые

Головы, дождь вызывая из туч; и тучи бежали

Шибко и шумно, как будто грозяся напасть на идущих;

Вот уж начали сыпаться первые капли. Ундина

Вдруг повернула головку и, пальчик поднявши, сердито

Им погрозила туче и ей закричала: «Смотри ты,

Туча, не смей замочить нас; еще нам далеко до дома».

С сердцем рыбак ей сказал: «Уймися, Ундина, грех!» И, умолкнув,

Стала она про себя потихоньку смеяться. Однако

Засухо все добралися до места; но только успели

Бочку под кровлю поставить и вскрыть и отведать, какое

Было вино в ней, как дождь проливной зашумел, зашатались

С скрыпом деревья, и море дико завыло. Но бурю

В хижине скоро забыли; за полными кружками снова

Ум разогрелся, и ожили шутки; и этой беседе

Прелесть двойную давал огонек, всегда столь приятный

В теплом приюте, при шуме ветра и моря, во время

Ночи ненастной. Но вдруг старик, как будто что вспомнив,

Стал задумчив; потом, помолчавши минуту, сказал он:

«Царь небесный, помилуй нас грешных! Мы здесь на досуге

Шутим и этим прекрасным вином веселимся; а бедный

Прежний хозяин его, быть может, погиб и, волнами

Брошенный бог весть куда, лишен погребенья». При этом

Слове Ундина с лукавой усмешкой подвинула кружку

К рыцарю. «Пей, не бойся», — она прошептала. Но рыцарь

За руку взял старика и воскликнул: «Я честью клянуся,

Если б могли мы его отыскать и спасти, то ночная

Буря помехою мне не была бы; с опасностью жизни

Я бы на помощь к нему побежал; зато обещаюсь,

Если когда возвращуся в край обитаемый, вдвое,

Втрое ему иль детям его заплатить за прекрасный

Этот напиток, который без воли его нам достался».

Добрый старик кивнул головою в знак одобренья;

В нем успокоилась совесть, и с большим вкусом он допил

Кружку. Но тут Ундина сказала Гульбранду: «Ты денег

Сколько угодно можешь за это вино рассорить; но бросаться

В воду и жизни своей не жалеть… вот это уж глупо

Сказано было; а что же будет со мною, когда ты,

Милый, погибнешь? Не правда ль, не правда ль, ты лучше с Ундиной

Здесь останешься?» — «Правда, Ундиночка», — рыцарь с улыбкой

Ей отвечал: «Признайся ж, что глупо сказал ты; ведь каждый

Сам себе ближе; и что до других нам?..» Старушка, туслышав

Это, тяжко вздохнула; а добрый рыбак, не стерпевши,

Начал кричать на Ундину: «У турков, у нехристей, что ли,

Выросла ты, прости мне, господи? Что за горячку

Снова ты нам говоришь, греховодница?» Вдруг замолчавши,

Робко Ундина прижалась к Гульбранду; потом прошептала:

«Что же такое сказала я им? Уж и ты не сердит ли,

Милый мой рыцарь?» Но рыцарь, пожавши ей руку, расправил

Кудри, упавшие кольцами ей на глаза, и ни слова

Ей не ответствовал: брань рыбака его оскорбила.

Так сидели все четверо, молча, нахмуривши брови;

Добрую четверть часа продолжалося это молчанье

продолжение следует…