Королевичи из Крякова

Летописи Арванды. Легенды спящего города. Санкт-Петербург: ИД «СКИФИЯ», 2010.

Автор иллюстраций — Елена Воробьёва.

Вниманию читателей предлагается легенда-поэма «Ловец душ».

Древняя легенда о Крысолове гласит, что однажды богатый город был наказан за жадность – наказан самим Дьяволом… Когда город заполнили крысы и горожане не знали, как избавиться от них, явился Крысолов и, наигрывая на флейте, увел всех крыс, утопив их в море. Но горожане, избежав напасти, решили не платить ему, и, насмехаясь, изгнали за ворота – никто не обратил внимания на его насмешливую улыбку, которая говорила, что он знал, как именно они поступят. Вечером флейта запела снова – и за городские ворота потянулись дети… Он увел их всех, увел навсегда, никогда и никто не слышал о них вестей. Город, где остались со временем одни старики, умирал…

В легенде старой боль и свет, и жадности людской наука…

Истории печальней нет, но так ее печаль светла…

Источник радости и бед – людского разума услуга,

Что обернется злом и мукой и жизни нить сожжет дотла…

Часть первая: ВСТРЕЧА

Старик шел медленно, устало, он заплутал уже давно –

Еще вчера у переправы свернул неверно, надо б прямо…

Но уж теперь-то все равно…

Он оглянулся – потемнело, вокруг зеленые холмы,

А впереди, немного влево, тянулось горное ущелье,

И горы высились вдали.

Старик не знал дороги этой, паломник, Божий человек,

Года он странствовал по свету, в лохмотья старые одетый,

В жару, дожди, мороз и снег…

Но здесь он не был… Это странно – ведь в отдаленный монастырь

Ведет дорога за холмами, вон та, что убегает прямо,

Там должен быть старинный шпиль.

Кряхтя, старик на холм взобрался, и замер удивленно взгляд –

Дорога убегала прямо… Но дальше – горы огибала,

И не было монастыря…

Он призадумался, что делать? В какую сторону пойти…

Как вдруг по горному ущелью, мелькая, искры пролетели,

И скрылись в сумрачной дали.

Туман сгустился над горами, закат по небу запылал,

Прикрывшись нежным покрывалом… Взмахнув над долами крылами,

Незримо сон пронесся вдаль…

Дорога, что вела в долины, укрылась темной пеленой –

Но всполохами огневыми горела та, что на вершины

Вела извилистой тропой!

Старик, решившись, помолился, спустился с темного холма –

Под ноги огневые листья летели, путеводной нитью

Стелился розовый туман…

Спустилась ночь, укутав горы, ущелье тьмой заволокла –

Но путеводных искр узоры, вздымающих тумана полы,

Вели все дальше старика.

Но он устал, и все сильнее саднило ноги, путал сон –

Быть может, здесь на дне ущелья, найдется близкая пещера,

Где мог ночлег найти бы он?

Но только тьма вокруг стеною – видны лишь искры впереди,

Но позади… там, за спиною, закрывшись темной пеленою,

За ним взгляд сумрачный следит…

Старик не мог идти быстрее, он спотыкался и стонал

И, призывая в помощь веру, среди дороги на колени,

В изнеможении упал…

Вдруг искры, что вперед бежали, взлетели пеленою вверх –

Старик поник… А за плечами возник из темного тумана

В одежде странной человек –

Циркач, как будто, балаганный, штаны и куртка двух цветов:

Цвет черный – половина справа, а слева половина – алый…

Но глаз таких нет у шутов…

Они так ярко в тьме горели, и в бледных сумрачных чертах

Не видно было даже тени добра, участья иль волненья…

И старика окутал страх!

Но вдруг исчез Циркач в тумане, из темноты раздался смех,

А следом – музыка… И вправо звала свернуть, и за горами

Зовущий слышался напев…

Старик не знал, что с ним случилось – во тьму ночную побежал,

Туда, где музыка струилась… Его несла безвольно сила,

Что флейты голос пробуждал…

Старик увидел, что к обрыву мелодия его ведет,

Не мог противиться он силе – ведь к близкой сумрачной могиле

Чудесной флейты звук зовет…

Мелодия сковала мысли, запутала молитв слова…

Обрыв виднелся слишком близко – но вдруг, огнем взлетели искры,

И воссияли два крыла!

У пропасти в сиянье Ангел стоял пред Темным Циркачом –

Взгляд полон гнева и печали, в простертой к человеку длани

Небесный свет сверкнул мечом:

— «Его ты тоже не получишь – он помощь Господа призвал!

Напрасно искушеньем мучишь, открыв могилу среди скал…

Он избран для свершенья воли, не можешь ты предотвратить –

Срок наказанья минет вскоре, и город снова будет жить!»

— «Я выполнил за вас работу – людскую жадность покарал!

Ты в лицемерии и злобе меня напрасно обвинял –

Я не нарушил справедливость, когда привел их всех сюда…

Я оказать хотел им милость – помочь взойти на небеса…»

И Темный, усмехнувшись злобно, опять взглянул на старика –

Но, светлому щиту подобно, от взгляда сумрака и скорби

Закрыла Ангела рука:

— «Ты насмехаешься напрасно – ты властен над грехом людским,

Но покаянье светом ясным очистит всех, растает дым…

И ты не будешь иметь власти и права увести с собой

Того, кто новое причастье избрал, в душе простившись с тьмой…»

Циркач же мрачно улыбнулся – вновь вздрогнул в ужасе старик,

И кровь забилась диким пульсом, когда к нему он повернулся…

Во тьме раздался смех и крик:

— «Что ж, ухожу, но мы посмотрим, ведь покаянье – тот же крест,

Что по плечу, увы, немногим… И чтоб услышать неба весть,

Им нужно отворить ворота и нищего к себе впустить –

Хотя поблекла позолота, людскую жадность не изжить…

Я буду там… Мне интересно, насколько кара долгих лет

Излечит души их от спеси и даст им покаянья свет…»

Все стихло… В сумрачном тумане сиял небесным светом нимб…

Под распростертыми крылами упал старик, забывшись снами –

Склонился лик святой над ним…

Часть вторая: ЮНЫЙ ГОРОД

Сияло солнце над горами – еще во власти темных снов,

Старик был обогрет лучами, обласкан нежными словами

Веселых юных голосов…

Открыв глаза, он удивился – так солнечно и хорошо…

Вокруг лишь молодые лица, веселый смех потоком лился,

Так радостно, легко, свежо…

Он огляделся, ужас вспомнив, что у обрыва пережил –

Но светом мир вокруг наполнен, и эти солнечные волны

Бальзамом стали для души.

Он сел, и дети загалдели, зовя его наперебой —

В глаза заботливо глядели и с мягкой, ласковой постели

Его тянули за собой.

Он шел за ними, и повсюду встречал лишь юные черты,

Не понимая, что за чудо – и чувствовал тревогу смутно

Среди добра и красоты.

И вот обеденная зала, накрыт для гостя сытный стол.

Здесь молодежь его встречала – подростки, девушки и парни.

Затеяли с ним разговор:

— «Скажи нам, дедушка, откуда пришел ты? И каких вестей

Принес? Сюда добраться трудно – здесь раньше не было гостей…»

— «Вы, милые мои, скажите – где я? И с кем живете вы?

Я взрослых между вас не видел… А сам я с южной стороны –

Я странник, пилигрим: по свету ищу я Господа следы,

И, дав священные обеты, не стриг волос и бороды.

Я повидал другие страны, диковинные города,

Богатые дворцы и замки, отшельнические острова…»

— «Ты путешествовал! Ты знаешь то, что доверено лишь снам…

Мы ничего не знали раньше – так расскажи немного нам…»

Старик задумался, вгляделся в блестящие глаза детей,

Что с неподдельным интересом внимали всей душой и сердцем

Рассказам дальних новостей…

— «Что ж, милые мои ребята, историю вам расскажу,

Что приключилась в старом замке, где я заночевал в грозу –

…С холста, подернутого тленьем, лицо прекрасное глядит,

Но взгляд, как луч преображенья, живым огнем меня пронзит.

Я подойду поближе к раме и разглядеть хочу портрет,

А он следит за мной глазами сквозь паутину сотен лет.

Возможно, это игра света, воображенье, вспышка, блик –

Но губы, словно для ответа, вдруг приоткрылись в этот миг!

Я замираю, цепенею, мне очень хочется уйти –

Но взгляда отвести не смею и с места не могу сойти…

Портрет же в раме оживает – из кресла женщина встает,

Свой черный локон поправляет и вдруг – по имени зовет!

Она подходит близко к краю, коснуться хочет, увести!

Из сил последних отступаю, шепчу – о Господи, спаси…

И вдруг, под мрачным пыльным сводом шум белых крыльев узнаю –

То птица неземной породы садится на руку мою!

Под светлым взглядом отступает, дряхлеет, превращаясь в тлен,

И в черном пламени сгорает та, что взяла меня в свой плен!

И я спешу за птицей к двери, но, обернувшись вдруг назад,

Ловлю в неистовом смятенье ее живой, зовущий взгляд…»

— «Ой, дедушка, ведь это страшно! Но кто та женщина была?

И, если она так прекрасна, то многих погубить могла…»

— «Да, милые мои, графиня была прекраснее всех дев,

И имя нежное – Эллина, носила, словно солнца свет…

Но зла, завистлива, гневлива, жестока, мстительна, черства

Была, как вишня с черной гнилью, прекрасной девушки душа…

Она любила сеять злобу, вражду среди своей семьи,

Соседей, своего народа – любила распри на крови…

Портрет нашел я в галерее, хозяин замка рассказал,

Что жгут огнем сквозь пыль и тленье ее прекрасные глаза –

Эллина умерла от оспы, портрет же писан до того,

Как пятен сизая короста обезобразила лицо…

Т о триста лет назад – доныне тлен черной воли не смирил –

Ее душа живет в картине, завидуя и мстя живым…

Чтобы разрушить злые силы, мы с графом вынесли портрет –

И на могиле у графине сожгли, молясь, чтоб чистый свет

Омыл озлобленную душу, очистил в памяти людей,

Чтоб сон живущих не нарушил зловещий мир живых теней…

— «Ах, дедушка… Какой ты храбрый, ты пережил такой кошмар –

Но не поддался чувству страха, а ведь ты слаб и слишком стар…»

— «Нет, дети – было очень страшно, я вовсе не храбрец, увы…

Но знаю я, все в Божьей власти – жизнь или смерть, и чары, сны…

Я верю, что Господь не бросит того, кто искренней душой

В молитве о спасенье просит – я в вере нахожу покой…

Но вы мне так и не сказали, где я сейчас… и почему

Я лишь детей вокруг встречаю – где взрослые, я не пойму?..»

— «Но мы одни здесь – только Ангел приходит каждый день сюда,

Он ласков… и играет с нами… он с нами был в тот день, когда…

Но… мы не помним, мы забыли… Нет, помним – музыка звала…

В каком-то городе мы жили, но музыка нас увела…

И мы бежали по долинам, на звук мелодии ее,

Она игрою нас манила, она сказала – можно все…

Нам разрешат играть и бегать, есть сладости, когда хотим –

Не будет никаких запретов, мы даже к птицам полетим…

Да! Мы стояли у обрыва – мелодия все вдаль звала,

Но нас от пропасти закрыли два светлых ангельских крыла…

И вот мы здесь, но мы не знаем, что это – небо иль земля…

Мы счастливы, поем, играем – здесь дом, любимые друзья…

Нам, самым старшим, восемнадцать, мы подсчитали – сорок лет

Живем здесь, но не поменялись мы ни на день, здесь время нет…

И мы не помним жизни прежней, родителей, семью и дом,

Имен, названий – безмятежно мы в светлом городе живем…»

Старик молчал в оцепененье, недавний вспоминая страх,

И Циркача в ночном ущелье, когда в безволии смятенья

Увидел тьму в его глазах…

Он вспомнил дивный голос флейты, что обещал покой и сон,

Ночлег и ужин, капли света… Камин, заботливо согретый

Участья дружеским теплом…

И вспомнил сцену у обрыва, зловещий шепот, страшный взор…

Слова, что тайный смысл хранили, неясный, но непримиримый

Противник извечных спор…

Вокруг него светило солнце, играли малыши в саду,

А старшие в заречных плесах ловили рыб сине-белесых,

В воде затеяв чехарду…

Они в неведенье счастливом живут который год подряд…

Но где-то город их родимый, в грехе перед людьми повинный.

Детей любимых ждет назад…

…Три дня минуло незаметно, закат вечерний заалел –

Вдруг в искрах золотого света, благословя детей приветно,

Пресветлый Ангел к ним слетел:

— «Приветствую тебя, Григорий, мне ведом путь твой и дела –

Отринув грех, Господней воле открыл ты душу и уста…

И все, что совершил ты ране, тебя терзает каждый час –

Раскаянье твое слезами сочится из уставших глаз…

Ты искупаешь покаяньем по воле собственной своей

Свои грехи… Ты утешаешь участьем страждущих людей –

И внял Господь твоим молитвам, отныне прощена душа,

Что милосердию открыта, истоку света и добра.

Не сокрушайся сердцем боле, Господь очистил грех и чад,

Что ты избрал когда-то долей, и все, в чем был ты виноват…

Иди же с миром – там в долине тебя ждет дом, цветущий сад,

Они навек твои отныне – я проведу тебя назад.

Но если все, что ты здесь видел, тревожит состраданьем грудь,

Решишь помочь их горькой жизни – то ступишь на тернистый путь!

Я расскажу тебе, как Город за тяжкий грех наказан был,

Наказан дьявольскою волей — за жадность и обман над ним…

Часть третья: КРЫСОЛОВ

Как много серебра и злата лежит в хранилищах Фарго,

Оружия, одежд богатых, в амбарах – специи, зерно.

Портовый город вел торговлю и пошлину с судов взимал,

Что занимались рыбной ловлей иль проплывали мимо скал.

Как крепость, город неприступен, и тяжелы его врата –

Но никогда воротин срубы не открывались тем, кто стар…

Да, старый, нищий и убогий не мог войти в врата Фарго,

И им, уставшим от дороги, лишь горе было суждено –

Ни хлеба, ни воды, ни денег вовек никто из горожан

Не дал тому, кто стар и беден, кто к милосердию взывал…

Фарго берег свои богатства, благополучие и сон –

Сверкало города убранство, и несся вдаль оружья звон.

Ни раз, ни два у врат закрытых поутру мертвые тела

Страж находил – в глазах открытых застыла горькая мольба…

Господь терпел, давая время одуматься и грех понять…

Но Город ни во что не верил, о бедах не желая знать.

Я был у них… К душе взывая, напомнил им о том пути,

Что в вечный сумрак или к раю всем людям предстоит пройти…

В пустой, немыслимой гордыне, отринули господний щит –

Так люди бедные решили, что золото их защитит.

Там, где гордыня, там и дьявол… Он сам решил их испытать –

Заранее, как видно, зная, что нечего иного ждать…

Однажды утром горожане увидели, что закрома

Заметно опустели за ночь – убавилось на треть зерна.

Они не знали, что подумать, но вдруг поднялся дикий визг –

По улице полз серый сумрак, в Фарго вошли отряды крыс!

Без полководца они знали, куда направиться, и где

Зерно хранили горожане, и находили путь к еде.

Почти за день зерно в амбарах исчезло, и крысиный взгляд

Остановился на припасах других, что даже наугад

Во тьме отыскивали крысы – одежда, дерево, сукно…

И никогда подобной прыти им в мире не было дано.

Ничто их не брало – ни яды, ни крысоловок механизм,

Как угольки горели взгляды – Фарго тонул в потоке крыс…

Однажды у ворот тяжелых явился странный человек,

Как шут одетый: в красно-черном, не шутовским был только смех…

Назвался страже Крысоловом – и к мэру славного Фарго

Был проведен без разговоров, с почетом принят у него…

Он обязался уничтожить всех крыс до утренней звезды,

Спросив награду, что положат ему за тяжкие труды –

Мэр города был так любезен, что обещал ему мешок

Насыпать золота, сколь влезет, пусть только сам его несет…

И Крысолов за дело взялся – лишь начал полыхать закат,

Мелодия взлетела, ясно зовя с собой. Особый лад,

Наверно, был у этой флейты: все крысы двинулись на зов,

Подчинены ее напеву, их звал хозяин – Крысолов!

Поток скользил туманом серым, а люди прятались в домах.

И так за городские стены их вывел Черный патриарх…

Потом сел в челн, в глубины моря направился под светом звезд –

И крыс поток, подвластный воле, за ним змеею серой полз…

Наутро он явился снова. Все лица знати городской

Благодарили Крысолова, в награду дали золотой –

Он усмехнулся и напомнил про заключенный договор

И попросил мешок наполнить, что он сюда принес с собой…

Но тут посыпались насмешки: «Он, что, с ума сошел совсем?

Считать мы, что ли, не умеем? Да нету в мире этих цен –

За незатейливый мотивчик он просит золота мешок,

Наверно, наглостью счастливчик привык дурачить лежебок…

Но мы-то грамотные люди и понимаем, что по чем –

Тебе и так довольно будет, иди, мы стражу позовем…»

Но Крысолов себя вел странно – смеясь, откинулся назад,

Шутовски поклонился рьяно, потом попятился назад…

Он так и шел, и бил поклоны, пока не скрылся от их глаз,

А дальше – за крутые склоны холмов, что окружают нас…

Но через час запела флейта – и городская детвора,

Во что бы не была одета, вдруг побежала со двора!

И малыши, и те, что старше, ушли за тяжкие врата –

Они бежали дальше, дальше… К Флейтисту в образе шута.

Он вел их по долинам в горы – к обрыву проведя сквозь лес,

Открыл им облаков узоры, и там, у пропасти, исчез…

Но музыка его осталась! И в небо синее звала,

Как птица вольная взлетала – вперед шагнула детвора…

Господь не допустил злодейства – и в этот город золой

Вознес их, чтобы в мире детства они могли найти покой.

А там, в Фарго, детей искали – три дня и ночи по холмам

Родители в тоске, печали бродили, кланяясь ветрам…

Все слезы выплакали болью, сорвали голоса, крича…

Надежда обернулась кровью, истаяла в огне свеча.

Они вернулись в мертвый город, купили новое зерно,

Припасы – и замкнулись в горе, врата захлопнулись Фарго…

Теперь уж сорок лет минуло, и лишь седые старики

Оплакивают жизнь иную – и помнят детские черты…

Но и сейчас сердца жестоки, больные старики живут

Убиты горем, одиноки – но мертвый город стерегут:

По стенам дряхлый страж проходит, но ржавого оружья лязг

Уже страх прежний не наводит, а город поглощает мрак –

Он обнищал, и стены рушит, всесущий ядовитый плющ,

А костенеющие души мертвит безжалостная сушь –

Они не стали милосердней, и люди гибнут у их врат…

Они ж впадают в грех усердней – весь мир пред ними виноват!

Они и небо обвинили в немыслимой беде своей –

И лишь свои грехи забыли, озлобливаясь все сильней…

Фарго погибнет вскоре… Дьявол их души ждет уже давно –

Отравленным безверья ядом во тьме погибнуть суждено…

Ты знаешь все об их несчастье, ты им сочувствуешь душой –

Но свет над Городом не властен, они избрали путь другой…»

Часть четвертая: ДОРОГА СРЕДИ ТЕНЕЙ

Старик молчал и горько плакал, всем сердцем сострадая тем,

Кто лишь богатства в жизни алкал, кто ради гордости и злата

На путь встал горестных потерь:

— «Как им помочь? Что можно сделать?! Ведь я не обрету покой,

Пока родители и дети разделены такой судьбой –

Пока одни живут, не помня тех, кто любил их и растил…

А день других лишь тьмой наполнен и ненавистен божий мир…»

Но Ангел слезными очами смотрел в заоблачную высь –

Он плакал, и его слезами светлела даль за облаками,

Что радугой земной лились…

— «Я не могу тебе ответить – да, Город должен быть спасен…

Но как спасти мне тех, кто к свету ни разу не был обращен?!

Ни словом, взглядом или мыслью… А смерть других – по их вине?

Судьба их – добровольный выбор, и страшно, больно, душно мне…

Я ждал напрасно эти годы, надеялся, что их сердца

Смягчатся перед страшным горем, но… Нет – до страшного конца!

Они не обратились к небу, и права Господа здесь нет –

Им дьявол расставляет сети, им перед нм держать ответ…

Тебя же ждут покой и радость, ты заслужил их и теперь

Достойная, благая старость венчает жизнь твою, поверь…»

— «Нет! Их страданья я увидел и не смогу про них забыть…

И там, я слышал у обрыва – их грех возможно искупить…»

— «Возможно, да – закон извечный, что на нетлеющих камнях

Сияет правдой бесконечной средь сумрака в туманных днях,

Гласит, что дьяволу подвластны пороки и грехи земли,

И души те, что безучастны к взыванью страждущей мольбы…

Но если светом покаянья их озарится грешный путь,

И зла свершенного признанье сорвется с уст когда-нибудь,

И Господа святое имя больную душу осветит –

Господь спасет их и поднимет, от тьмы холодной защитит…

Ты знаешь сам, все это было с тобой… Но Город не таков –

Над ним простерлась злая сила, ему не скинуть сих оков…»

— «Я попытаюсь! Может статься, теперь, когда прошли года

Сердца жестокие смягчатся – Фарго откроет мне врата…»

— «Григорий, если ты решишься, то знай – твой дом в долине ждет,

В любой момент ты возвратиться обратно можешь… А вперед

Пойдешь – там будет дьявол, он не отступит ни на шаг –

Фарго его трофей по праву… А ты, избранник света – враг!

Я тоже буду там с тобою и ни на миг не отступлю –

Иди же с верою святою, я путь твой светом окроплю!»

***

Дорога снова меж холмами вела в изгиб речных долин.

С утра среди лесов петляла, теперь – цветущими полями,

Где веет пряный травный дым…

Река журчанием прохладным в путь проводила старика,

А дальше ароматом сладким, дыханьем легким и туманным

Встречали странника ветра…

Но вот в долины синий вечер спустился облаком росы,

Мелькнул над полем сизый кречет, покрылся путь туманом млечным,

Закрыли чашечки цветы…

Но вот вдали огни мелькнули, окрест разнесся лай собак –

Домов ряд и косые курни средь леса и полей приткнулись,

Старик направился туда –

Он постучался в самый крайний, неброский, но добротный дом,

На стук его открыл хозяин и пригласил с дороги дальней

Передохнуть перед огнем.

За ужином хозяин дома спросил с почтеньем старика –

Откуда странник будет родом, куда он держит путь, знакомы ль

Ему окрестные места?

Старик назвался – кто, откуда, и о скитаниях своих

Немного рассказал – как чудно устроен этот мир, как мудро

Свет Господа горит над ним.

Рассказ закончив, и за ужин хозяина благодаря,

Старик спросил его, как лучше идти до моря – здесь все чуждо,

Ему неведом этот край.

— «Почтенный старец, здесь до моря дорога трудная пойдет –

И так пути-то суток двое среди лесов, долин, болот…

Мы там давно уже не ходим, хотя там был богатый порт,

Он обветшал и сгинул, вроде – никто торговли не ведет.

Хоть неудобно – караваны проходят северней, но там

Нет гавани, и капитаны идут к далеким берегам…

А мы остались без торговли – на ярмарку, бывает, так

Неделю едешь, неудобно, а прибыли – всего пятак…

И то сказать – как порт нам нужен. Там город был, кажись, Фарго –

Мне дед мой сказывал… Но хуже порядков тех быть не могло –

Коль засветло ты не добрался и не закончил договор –

В ворота можно не стучаться, никто не пустит на подвор…

А хуже всех – больным и нищим, что милость по миру берут –

В лесах ночных ведь волки рыщут, и ураган бывает крут…

Фарго же никого не впустит, частенько у закрытых врат,

Как животина, мерли люди – частенько, люди говорят…

Ты, отче, не ходи в те дали – давно уж глухи те места,

Давно Фарго мы не слыхали, небось, и заросла тропа…»

Старик, вздохнув, пошел к постели… Наутро встал, благословясь,

И только небо просветлело, рассвета нити заалели –

Он в путь отправился опять.

***

Дорога старая травою и мхом зеленым заросла,

Покрылась павшею листвою, присыпалась слегка землею,

Но видна все еще была.

День минул, и в лесной сторожке старик остался на ночлег –

Свечу поставил на окошко, перекрестил углы, порожек,

Достал из сумки квас и хлеб…

Он спал спокойно — но снаружи всю ночь мелькала чья-то тень,

И шорохи вокруг избушки вились, роились, словно мушки

В ленивый, жаркий летний день…

Сквозь гул и шорох смех негромкий касался слуха старика…

Корявый, неприятно-ломкий, он полз, но обходил сторонкой –

Кругом сторожки лесника…

…Старик проснулся, помолился и путь продолжил на заре –

В лесу еще туман клубился, но в небе всполохи зарницы

Ночную разгоняли тень.

К полудню солнечные блики пробились радужной волной,

Стал слышен рокот – море близко, лес поредел и расступился,

Запахло хвоей и смолой.

И снова вечер, звезды низко склонились к пологу земли,

Верхушки сосен в темной выси тонули… А внизу струились

И вдаль летели огоньки…

И вскоре к брошенной избушке огни с дороги привели –

Она стояла на опушке, за нею темным полукружьем

Виднелось поле и холмы…

Той ночью звуки не стихали – зловещий шепот за окном

Сулил погибель… Между снами чудные образы мелькали,

И …флейта пела за холмом!

К утру исчезли звуки. Солнце укрылось сонно в облаках,

И сон его вот-вот прольется дождем, что ливнем обернется

В вечерних сумрачных лесах…

Старик отправился в дорогу, с надеждою благословясь,

С молитвой обращаясь к Богу, прося защиту и подмогу –

Чтоб путь он совершил не зря…

Да, к вечеру сгустилась буря – на поле ветер бушевал,

Холодные хлестали струи, и молнии, как взгляды фурий,

Метались, падая в провал.

Ревела буря, а над морем мешались ветер и огонь,

И диким, самым страшным штормом, взрывались сумрачные волны –

Вдали часов раздался бой…

Старик средь бури растерялся и сбился с темного пути –

Но снова всполохи огнями взлетели пред его ногами

И дальше смело повели…

Часть пятая: ПРОТИВОСТОЯНИЕ

…Вот стены, и врата чернеют, и бой часов летит окрест…

Тлен одиночества и время, и старость в стенах каменеют –

И в людях, что остались здесь…

Старик не стал стучать в ворота – в молитве на колени сел,

Вокруг не обращая взора, терпя безумства непогоды,

Застыв, он лишь вперед глядел…

А буря громче завывала, деревья гнула до земли,

Бросая ливня покрывала на старца, что сидел упрямо

У врат и Господа молил…

Но вот средь бури флейта взвыла, и от Фарго прочь позвала,

Со всею ненависти силой приказывала и молила –

Старик же Бога призывал!

Над ним огни, что ярче молний, взлетели огненной волной

И скрыли старика от воя… Изнемогла и буря вскоре –

Старик один был пред стеной.

Минула ночь. Старик молился… А за стеною старый страж

Следил за ним из-за бойницы, надеясь, что тот отвратиться

И утром повернет назад…

Но утром, увидав, что странник стоит, как ночью, у ворот

И бьет поклоны неустанно, решил, что это все же странно –

Не прочит, помощь не зовет…

Кряхтя, он поспешил на площадь, пройдя по сбитой мостовой –

На стену встал его помощник, что также видел этой ночью,

Как странник выстоял живой.

А первый страж уже добрался до городского головы,

С трудом сглотнул и отдышался, потом несмело постучался

И дверь со скрипом отворил:

— «Там, ваша честь, старик явился – всю ночь под стенами стоял

Он на коленях и молился… Не звал, в ворота не стучал…

Мы слышали и звуки флейты… Как и тогда, в тот страшный день –

Вкруг старика ее напевы бросали сумрачную тень.

А он… молился на коленях – и искры огненным кольцом

Кружили, разгоняя тени, он говорил с самим Творцом…»

— « Не говори мне этой чуши! Все померещилось тебе –

Нам в Городе их Бог не нужен, мы сами господа себе!

Старик живой? Вот так везунчик – наверно, крепкий организм…

А сколько их здесь ныло… Случай! А утром их бросали вниз…

Иди себе… о нем не думай – он или сгинет, иль уйдет…

Меня не трогают их судьбы, пускай мир вовсе пропадет…»

И старый мэр вновь у камина уселся, кашляя, кряхтя,

Вдыхая вкус смолы и дыма – и чудилась ему Марина,

Его любимое дитя…

Светилось личико малышки, а взгляд стремился к небесам…

Там, в комнате, и ныне книжки лежат, и плюшевые мишки,

И ленты к светлым волосам…

А страж, кряхтя, побрел обратно, слезу сгоняя по пути –

Он вспомнил маленького брата, проделки, шутки Алехандро,

И смех, что лучиком светил…

***

…Сменилась стража этой ночью. Молился у стены старик…

И стражи слышали: «Мой отче…» И думали – что им пророчит

Его печальный светлый лик…

Вот буря с силой загудела, бичом холодным дождь хлестнул,

И тут же музыка взлетела – о скорой смерти флейта пела!

Ей вторил шторма вой и гул…

Старик взял в руки крест нательный, в слезах его поцеловал –

И тут же искорки взлетели и скрыли в огненной метели

Молящегося старика…

С тревогой стражи ждали утра – всю ночь бесился ураган!

Но вот высокая фигура, не сломленная злою бурей,

В молитве скорбной склонена…

О чем он плачет здесь? О детях? Но что он мог о них узнать…

О тех счастливых днях и летах, что промелькнули, как комета,

Оставив гнить и умирать?…

Кто помнит о Фарго несчастном? Кому есть дело до людей,

Чья жизнь была, как вечный праздник, и чьей все покорялись власти –

Теперь живет среди теней…

А, может, он о жертвах плачет, что сгинули у этих врат?

Откуда этот странный старче?… Могло ли это быть иначе?

Но разве… Город виноват?

И первый страж пошел с докладом к достопочтимому судье,

Что средь покинутого сада под диким старым виноградом

Сидел на треснувшей скамье:

— «Там, ваша честь, перед вратами уж день второй старик сидит…

Молитвы шепчет… Может, сами посмотрите… Он не глядит

По сторонам, не просит денег, впустить не просит на порог –

Его от бурь ночных и ветра огней скрывает хоровод…

Он молится весь день и плачет… Лишь на коленях он сидит…

Одно все это может значить – в душе он с Богом говорит…»

— «Не смей мне глупости пустые рассказывать… Ну, что – старик?

Здесь было много их… Такие, что только могут, что просить…

Я не пойду – что, я не видел тех попрошаек и рванье,

Что у ворот тяжелых сидя, могли издать лишь плачь, нытье?

Иди себе… Я очень занят… Не обижайся, старина –

Меня знобило утром рано, и целый день болит спина…»

Судья, усевшись поудобней, вернулся к памятным годам,

Когда его сыночек Робин носился, лепеча, по дому

И лазал по его плечам —

Любил он на отцовской шее смотреть в заоблачную даль…

Он так отцу и не поверил, что там, где небо пламенеет,

Нет Господа… а так ведь жаль…

Он часто спрашивал о Боге… Отец смеялся и шутил –

Но, покраснев, с обидой Робин, ладошкой рот зажав в тревоге,

Серьезным быть его просил…

Теперь все в прошлом… Не вернется счастливых весен череда –

Малыш любил смотреть на солнце, любил раскрашивать оконца

И складывать кусочки льда…

…В смятенье стражник возвращался – не шел из головы старик…

Он… не бедняк, не попрошайка. А в мыслях образ воскрешался

Любимой дочери – Арлит…

Она любила на поляне, перед воротами Фарго,

Играть беспечно вечерами, когда туман под облаками

Течет, как в крынку молоко…

Цветы вечерние так сладко свой отдавали аромат…

Весь Город знал ее повадки – и после яркого заката

Страж приводил Арлит назад…

***

Он бред в раздумьях, как в тумане, на площадь вышел, где кружком

Уже стояли горожане, решившие, что могут сами

Взглянуть на старика тайком.

Старик молился… Как и прежде лишь к Богу обращен был взгляд

С тоской и призрачной надеждой… А ветер колыхал одежды…

Народ попятился назад –

Там, за спиной его склоненной, из хмурых серых облаков

Фигура встала в красно-черном… Застыли люди изумленно –

Им улыбался Крысолов!

— «Чего вы ждете, горожане? Уж третий день у ваших врат

Скулит и ноет нищий старый… Я вам верну детей назад,

А вы – убейте попрошайку! Что вам еще одна душа?

Ведь сколько их, больных и слабых, ваш Город живота лишал?

У этих стен мольбы и слезы сливалися в последний крик!

А утром – скрюченные позы, и жалкой смерти жалкий лик…

А этот… Ну, немного крепче, раз выдержал уже два дня…

Но старичок ведь не бессмертен, а вы – порадуйте меня!»

Вздох ужаса со стен донесся, старухи, старики в тоске

Словам внимали… Злобный голос будил воспоминанья, слезы…

Сквозь старости жестокий тлен.

Старик молился. Он ни словом, ни взглядом не вострепетал,

Перед коварством Крысолова ни сердцем, ни душой ни дрогнул –

Но лишь молиться продолжал…

В сердцах же горожан сомненья посеяли его слова –

И злые в смерти обвиненья тяжелым молотом давлели,

И воспротивилась душа!

— «Не может быть! Так мы повинны?! Мы погубили тех людей,

Что нас о помощи молили в ненастном реве злых ночей…

Мы так гордились, что богатством наш Город превзошел других –

Фарго был равен малым царствам, сияло золото над ним!

Мы думали, что всех сильнее! Сиянье золотых монет

Н замутнит стареньем время – мы процветали много лет…

Но час пришел… И наши дети безвременно ушли от нас –

И золото уже не светит, не радует умерших глаз…

Что нам богатство?! Если старость и бремя одиноких лет,

И тлена дряхлая усталость заставили держать ответ!

Да, мы повинны! Но убийством не отягчим своей вины!

И дети нам бы не простили – их души чистыми ушли…»

Вдруг флейта гневно и протяжно завыла в дьявольских руках –

Зов прозвучал сигналом дважды, ее приказ услышал каждый:

Убей! Убей же старика!…

А он молился и слезами оплакивал невинных кровь –

Душой витал за облаками, вдруг встретился с людьми глазами –

И со стены раздался вопль:

— «Молись за нас! Мы слишком слабы – и крепкой веры у нас нет,

Во многих бедах виноваты, но не дали за них ответ…

Мы не хотим еще убийства! На нас и так уж грех большой,

Нам нечем больше расплатиться – лишь только собственной душой!

Теперь, когда болезнь и время, и боль тоски вошли в судьбу –

Мы сомневаемся, но верим! Мы не хотим уйти во тьму!

Хотим с детьми соединиться, увидеть свет любимых глаз…

Они не могут в ад сокрыться – они ведь были лучше нас!»

Завился вихрь, взревела флейта, и тучи черной пеленой

Закрыли в то мгновенье небо – напевы ярости и гнева

Обрушились на них стеной…

Руками зажимая уши, метались люди по стене –

Невмоготу им было слушать, и кровью обливались души,

В пылающей скитаясь тьме…

Старик молился – затихала мелодия, и вздох людской

Ответом был… Но снова дьявол обрушил силу урагана

Над головой его седой –

Посыпались удары молний, и дрогнул белый силуэт,

Вопль ужаса сердца наполнил – старик упал! А флейта воем

Хлестнула с силой по земле…

***

Старик лежал, а кровь хлестала из носа, рта, и из ушей…

Над ним стоял с улыбкой дьявол, в раздумье сумрачном решая,

Чем бы еще смутить людей…

Но распахнулись вдруг ворота! Бежала к старику толпа,

Его схватил под руки кто-то – с любовью, искренней заботой

Его внесли в Фарго врата!

Когда ворота затворились, омыли кровь с его лица,

Водою чистой напоили и стали истово молиться –

Просить за жизнь его Творца!

Старик сказал, теряя силы, знаменье крестное творя,

Что перед собственной кончиной с них хочет снять былые вины,

Чтоб смерть его была не зря –

Он им расскажет, как однажды почувствовал земную грань,

Что ад его навеки свяжет, и будет боль минуты каждой

Терзать и жечь его гортань:

— «Не знаю, как смог бы я выжить в аду, как смог бы дышать ядовитым туманом…

Я думал, что дверь никогда не найду, и скроюсь навек в дымном пепле без края…

Не помню, как начался этот кошмар, и как я попал в эти мрачные стены…

Повсюду был дым и колючий угар, с губ капали хлопья кровавые пены.

Я бился о камни и ногти ломал, пытаясь пробить каменистые своды,

Но лишь понапрасну я силы терял, не смог я найти потаенного хода…

А дым все колол мне глаза и гортань и внутрь проникал ядовитой змеею…

Казалось, что я перешел уже грань, и час мой настал, что назначен судьбою.

Я задыхался, и кашель саднил, я тыкался в стены, их пачкая кровью…

Внезапно дорогу огонь преградил, меня опалив и пронзив острой болью.

А там, за задымленным пламенем вдруг услышал, как имя мое выкликают –

Как будто прошел я назначенный круг и дальше меня с нетерпеньем встречают!

Я пал на колени, но вспомнить не мог слова, что спасли бы меня от расправы,

И вдруг увидал – на горящий порог ступил кто-то с взглядом дымящейся лавы…

И я до креста обгоревшей рукой дотронулся, вспомнив начало молитвы –

Два светлых крыла распростерлись над мной, и я стал свидетелем яростной битвы…

Всех слов я не понял, но помню сейчас – речь шла о законе, извечной твердыне:

Кто Господа имя призвал в страшный час – тот силам иным не подвластен отныне!

Я видел, как скрылся за вихрем огня кто душу мою уже видел сгоревшей –

Спаситель мой вынес на волю меня, омыв в каплях света и водах чистейших…

Боялся смотреть я на ангельский лик, не в силах стерпеть всеблагого сиянья.

Он молвил мне в краткий прощания миг: «Дорога к спасенью одна – покаянье…»

Вдруг флейта взвыла ураганом! Бесясь и воя в вышине

Безумным холодом и шквалом, приказ отдал с проклятьем дьявол:

— «Отдайте! Дайте его мне!»

И люди пали на колени, от боли, ужаса, крича –

В отчаянье и исступленье они взгляд обратили к небу,

Открылась Господу душа:

— «Спаси его и нас, Всевышний! И если суждена нам смерть –

Не дай забрать нас темной силе, позволь душе увидеть свет!»

Огонь забрезжил в тьме, и крылья простерлись белой пеленой –

И флейта сгинула за ними, исчезли ураган и ливень –

Встал Ангел божий над стеной!

— «Ты больше не имеешь власти! И выбор сделан! Тот закон,

Которому мир подчинялся до дня сего и испокон

Гласит, что даже страшный грешник, призвавший Господа в мольбе,

Забывший путь греховный прежний – он не принадлежит тебе!

Оставь Фарго! Грехи людские очищены слезами тех,

Кто состраданьем искупили гордыни и бездушья грех…»

В бессилье злобном вскрикнул дьявол, ударив в землю кулаком –

Столбы огня с ним рядом встали! Но тут он в ужасе отпрянул

Перед сияющим мечом –

— «Ну, что ж! Закон я чту издревле – я проиграл и подчинюсь…

Раз им угодно выбрать веру, оставлю Город и смирюсь…

На этот раз не подфартило – вернее повезет в другой –

До встречи, вечный мой противник! До скорой встречи, Ангел мой…»

Часть шестая: РАССВЕТ

Вздохнул печально светлый Ангел, скатилась по щеке слеза…

Людскую боль он, как на плахе, оплакал кровью, и веками

Стояла скорбь в его глазах.

Вокруг с земли вставали люди, и благодарности слова

За совершившееся чудо чрез пересохшиеся губы

Слетали к чистым небесам!

Но снова болью и печалью наполнились сердца людей –

Старик с открытыми глазами лежал и взглядом чужедальним

Смотрел за грань страны теней…

— «Я ухожу… Но я так счастлив – к вам радость скорая придет…

Не только жизнь от темной власти спасли вы… Близится рассвет –

Те, по кому вы столь страдали, на крыльях белых прилетят,

До самой смерти будут с вами, и время повернется вспять…»

Рыдали люди и молились за душу светлую его –

Вдруг белым светом заструились лучи и облаком разлились –

Взметнулось Ангела крыло:

— «Григорий! Жертва, что ты ныне принес к спасению других

Оплачена с лихвой… Иные тебя ждут светлые труды –

Смерть суждена тебе не скоро, теперь же радостно живи

Среди людей, ради которых готов был душу положить…

Отец Григорий! К жизни новой тебе воскреснуть суждено –

Ты настоятелем собора отныне будешь здесь, в Фарго!

Но, коль душа твоя устала, то дом в долине ждет тебя –

Ты алкал и страдал немало, и мирно отдохнуть пора…»

И люди в радостном смятенье благословляли этот миг –

Просили с ними в поселенье остаться, чтобы свет ученья

И веры им открыл старик…

***

…На горизонте развиднелось, и показалась стая птиц –

Они от дальних гор летели, их крылья в облаках белели

И отражали свет зарниц…

Они приблизились, и Ангел приветствовал улыбкой их,

А птицы, будто Город знали – над ним теперь кружилась стая,

Взлетая, опускалась вниз…

И вдруг сиянием чудесным над птицами упал рассвет,

Омыл знамением их крестным – мир огласился смехом детским,

Как воздаянье долгих лет –

Перед закрытыми вратами наследники и жизнь Фарго

В недоумении стояли: родители их не встречали –

Они вернулись в отчий дом!

Ворота настежь распахнулись – родители, забыв года,

По стертым камням старых улиц бежали к детям, и сомкнулись

Их руки раз и навсегда…

И вдруг их лица изменились – исчезли старости следы!

Границы стерлись временные, назад вернулись годы ныне –

И люди снова молоды!

А Город! Золотым сияньем искрятся крыши и дома –

Таким Фарго был утром ранним, и не было на свете равных

Его величью никогда…

Теперь вернулась слава снова! А разрушение и тлен

Исчезли по едину слову: прекрасный город-порт торговый

Вознесся ввысь величьем стен!

***

…На площади перед народом стояли бывший мэр с судьей…

Сломили души их невзгоды: живя в неверье злые годы

Они ценили лишь покой –

Теперь, обняв детей любимых, и вслушиваясь в их рассказ –

Свое неверие винили, что много лет в душе хранили,

Не замечая скорбных глаз…

А дети нежно лепетали, прильнув к родительской груди,

Что птицами они летали! А ведь о том давно мечтали,

Когда рассвет горел вдали…

И слезы искренней печали из глаз родительских лились,

Теперь, когда они узнали, как спас Господь за облаками

Детей от злобствующей тьмы –

Как сохранял их эти годы, берег от горя и обид,

Надеясь, что умерший Город не скроется за темный полог

И веру в душах воскресит…

И мэр с судьей решили сами оставить должности свои –

За именитыми постами они черствели и теряли

Связь душ с любимыми детьми.

Над Фарго радуга разлилась – последний раз сиянье крыл

В злаченых крышах отразилось, улыбкой лица осветились –

И Ангел в небо воспарил…

Часть седьмая: ФЛЕЙТИСТ

Год минул, и былая слава к Фарго вернулась – снова порт

Суда морские принимает, и восстановленная гавань

Торговлю бойкую ведет.

А в Городе Собор построен, и золотые купола

Сияют гордой красотою, и мудростью гласит святою

О нем народная молва.

Теперь и бедный и убогий найдет в Фарго покой и кров –

Приют для сирот здесь построен и дом паломников – с дороги

Для каждого ночлег готов.

Отец Григорий, настоятель, за год здесь многое успел –

Детей и взрослых воспитатель, духовник, о других старатель,

Наставник милосердных дел.

Его любовью и заботой окружены и млад, и стар –

За сострадание и кротость он уважаем всем народом,

В иных известен землях стал.

За утешением в печали, благословением в трудах

Призрев леса и расстоянья, народ идет к Соборным Храмам,

Что высятся в Фарго стенах.

Молва людская не стихает, свет новой жизни над Фарго,

Что скинул пелены печали – звездою северного края

Сияет гордо и светло!

***

…В ущелье вечер опустился, дорогу звездную открыв…

Туман дорогой расстелился… Вратами в темный сумрак выси

Зияет среди гор обрыв!

На самом крае у обрыва фигура странная сидит –

В костюме, что наполовину поделен красно-черным клином,

И флейта на ремне висит…

Флейтист… Он с сумрачной усмешкой глядит на пелену земли,

Где в суете, тревоге вечной, в смятении души беспечной

Проводят люди дни свои.

Он выбирает свои жертвы из тех, что в череде страстей

Забыли о душе бессмертной и служат только лжи и тлену,

Не слыша крик других людей –

Кто лишь богатство выбрал богом и возомнил, что его блеск

Их вознесет перед народом. Кто в самомнении убогом

Забыл, что смертен человек…

И слаб… а есть иная воля – дается людям злата власть,

Пока взять Бог ее позволит, и дьявол до поры не спорит –

Натешиться давая всласть…

Любая ложь и ухищренья — людей лишь могут обмануть.

Когда-нибудь приходит время остановиться и измерить

Другою мерой жизни путь…

Ничто не дастся безответно – за все приходится платить,

И лишь вопрос: какой монетой, до время будет незаметен,

Но оборвется эта нить…

***

…Как безмятежен взгляд Флейтиста… Подолгу жертвы он не ждет –

Бездушье, жадность эгоизма, самовеличие, бесчинство

В растленном разуме живет.

И флейта заиграет снова, приказывая и маня –

Обрыв открыт, и тьма готова по дьявола бесспорной воле

Попавших в сеть его принять.

…Извечно – где Флейтиста сети расставлены душе людской,

Там Ангела улыбка светит, что в темной пелене столетий

Роняет слезы над землей…