Мишка и шишка

«Ведь роза пахнет розой,

Хоть розой назови ее, хоть нет…»

Сэр Вильям Шекспир

В одно теплое апрельское утро король Александр ходил-бродил по своей картинной галерее и внимательно следил, чтоб весенняя уборка проводилась, как положено. Хоть на уборщиков и служителей никогда не было особых нареканий — они ответственно подходили к своим обязанностям — все равно Александр волновался.

— Ах, осторожнее с полотном Пакиса! — и резво бежал, чтоб поддержать картину с великолепным восточным пейзажем, раму которой сейчас протирали губками.

— Государь, не стоит так беспокоиться. Вы же знаете — так каждый год, — кланялся королю советник Пьер. — И никогда ничего не случалось.

— Но это не значит, что ничего не может случиться! — возражал Александр и галопировал к следующей картине — с групповым портретом купеческого семейства — с нее принялись сметать пыль.

Так он и сновал по галерее, но к обеду все же утомился и, погрозив пальцем главному уборщику «смотрите — чтоб без меня не было сюрпризов!», ушел в сад. Под дубами на лужайке короля ждал белый столик, накрытый к обеду и супруга — королева Герда.

— Милый, ты опять командовал уборщиками? — спросила она, откладывая книгу по военной стратегии в сторону и спуская очки для чтения на самый кончик небольшого, но волевого носа.

— Ты же знаешь, дорогая, как мне важна эта галерея, — чмокнул жену в щеку Александр и сел в свое плетеное кресло. — Я хочу оставить потомкам что-то огромное, прекрасное, — и взялся за аперитив.

— Лучше б это были Восточные Долины, — заметила королева. — Они огромны и прекрасны…

— Но они не мои!

— Что стоит их завоевать? — Герда пожала плечами и по-солдатски опрокинула в изящный ротик хрустальную стопочку водки. — Эх, хорошо! Теперь — огурчик, — подцепила серебряной вилкой соленый огурец, весь пупырчатый и испускавший умопомрачительные запахи, хрустко откусила, брызнув соком и семечками в тарелку и на скатерть. — Oh, sorry.

— Да ничего, — отозвался Александр и принялся благовоспитанно — ножом и вилкой — поглощать салат из свежих овощей. — Я уже смирился с тем, что моя жена — генеральская дочка, — он обворожительно улыбнулся супруге. — И предпочитает водку вину, фехтование — мирным прогулкам, единоборства — флористике и полководческие книги — дамским романам…

— Милый, между прочим, ты не забыл, как моё единоборство спасло наши носы, а, возможно и жизни? — прищурилась чуть захмелевшая королева.

Александр вздохнул, покивал. Тот день он никогда не забывал и, чувствовал — не забудет никогда.

Это случилось спустя год после их свадьбы. Тогда они, едва перешагнувшие двадцатилетие юноша и девушка, были молодыми и озорными. Им не сиделось на месте, и даже в просторном дворце было тесно и тяжело дышалось. Поэтому частенько вечерами король и королева переодевались в одежду попроще и отправлялись гулять по столице, выискивая приключения на свои … головы.

В тот памятный вечер им не очень повезло — Александра и Герду в одной из городских подворотен ожидали грабители. Их было четверо — в два раза больше. Но как только один из них выхватил нож и рявкнул «гони монету!», юная королева правой ногой выбила у него оружие, а левой — свалила наземь самого, попав бандиту аккурат в скулу. Остальные трое тут же убежали. Александр даже пальцем не пошевелил. Он чувствовал себя преотвратно, но Герда тогда его успокоила: «Милый, ты просто не успел. Что поделать — у меня реакция лучше».

— Так что, радость моя, мои занятия принесли нам пользу, — подмигнула королю королева. — А твои…

— Ну, как же! Как же! — взволновался Александр. — Неужели ты считаешь, что от моего увлечения живописью, от моей галереи никакой пользы? Да ты посмотри — со всего света люди едут, чтоб получить разрешение на просмотр моей коллекции! Мы же на весь мир уже известны!

— Тише-тише, радость моя, — улыбнулась Герда, положив руку на ладонь супруга. — Я же просто шучу. Твоя галерея даже меня впечатляет. Правда-правда… Вот только…

— Что? Что такое? Или опять будешь шутить? — надо сказать, теперь Александр по-настоящему грозно сдвинул свои каштановые брови к переносице, став очень похожим на своего покойного отца — грозного короля-завоевателя Фердинанда.

— Ты же знаешь — я люблю время от времени бродить среди твоих картин, — не обращая внимания на налет суровости на лице супруга, отвечала королева. — Так вот, хожу, брожу, смотрю все это, и чувствую — все какое-то старое, приевшееся. Нет свежего взгляда, нет свежего веяния, течения, что ли… многие картины, не спорю, прекрасны, шедевральны, но… они устарели, приелись.

— Боже! Как можно сравнивать?! Бессмертную живопись с едой?! — возопил Александр, взмахивая руками, но в одной из рук он держал соусницу, а поэтому заляпал оранжевым соусом рукав белоснежной сорочки. — Ах ты, боже мой!

— Ну, прости, прости, — тут уж и королева подхватилась, кинулась своею салфеткой вытирать супруга. — Я же это все к чему говорила, — вытерев соус, она озорно села к нему на колени, обняла за шею и чмокнула в красную от возмущения щеку, — а к тому, чтобы тебе же сделать лучше. Давай устроим конкурс. Кто нарисует…

— Напишет, — буркнул Александр, как бы нехотя обнимая жену за талию.

— Да, — согласно кивнула Герда. — Кто из художников напишет такую картину, какой еще не было, того одарим, щедро-щедро.

— То есть? Картину, какой еще не было? — не совсем понял король.

— Что-то невиданное, умопомрачительное, концептуально новое! — быстро заговорила королева. — Лес или море нари… написать — это и я умею. Ну, может это будет чистый дадаизм, но все же. В общем, нам нужен шедевр из шедевров!

Александр задумался.

— Ну, а как мы определим, где шедевр из шедевров, а где — нет? — задал он вполне резонный вопрос.

— Это просто, очень, — у Герды, казалось, на все были готовы ответы — только руку в карман протяни и нужный тут же в горстку прыгнет. — По своим ощущениям. Что ты чувствуешь, когда смотришь на своего любимого Пакиса?

— О, это и словами невозможно передать! Восторг, умиление, преклонение…

— Вот и славно, — Герда покинула колени супруга, уселась в свое кресло и деловито посмотрела на стручковую фасоль и ростбиф, которые ей только что принесли, — так и определим шедевр из шедевров. Та картина, которая у тебя вызовет восторг, умиление и преклонение, будет шедевром, а та, которая все это вызовет у меня, — шедевром из шедевров!

— То есть, оценивать берешься ты?! — изумился король. — Ты ж никогда даже не обучалась живописи, не изучала ее историю, направления…

— Как тебе сказать. Вот я живу с тобой уже лет десять, и могу сказать, что кое-что в живописи уже понимаю, — опять подмигнула королева. — Все-таки, имея под боком супруга-искусствоведа и великолепную галерею, трудно оставаться несведущей в живописи… Жаль, что ты никогда не проявлял интереса к моим интересам, — и она кивнула на книжку по стратегии, что мирно лежала на специальной подушечке, по верху которой был искусно вышит шелком спешащий в атаку кавалерийский отряд.

— Милая, ты же знаешь — я ни с кем не намерен воевать. У нашей страны со всеми соседями и с дальними странами подписаны мирные соглашения…

— Да-да, — закивала Герда, — я уже смирилась с тем, что мой супруг — пацифист и предпочитает коллекционирование полотен известных художников расширению собственных территорий. Хотя странно — твой папа не упускал случая накостылять соседям за какую-нибудь спорную кочку в болоте…

— А твой папа, между прочим, хоть и был генералом, а обожал музыку, сам музицировал, сочинял марши и основал самый лучший в королевстве духовой оркестр! — парировал Александр.

— Все-все, — выставила вперед ладошки, будто заслон, Герда, — яблоко от яблони не всегда близко падает! И это мы только что друг другу доказали… Ну, а насчет конкурса на шедевр из шедевров? Ты согласен?

— Да! — решительно вонзил вилку в бараний бок король. — Сегодня же напишу приказ, и завтра утром его объявят! Кто знает, может, в самом деле, мы откроем новое невиданное направление в живописи…

  

Итак, конкурс был объявлен.

Надо сказать: многие из художников вообще не поняли, чего желает видеть от них король Александр, а многие поняли, но на свой лад. Однако то, что все, мало-мальски умеющие рисовать, кинулись к своим кистям и мольбертам, — за это можно было поручиться.

Прошло шесть месяцев (ровно столько определил король художникам для создания шедевров), и к самому Новому Году в королевский дворец съехались многие известные и не очень известные мастера живописи. Каждый был готов представить королевской чете сотворенное.

В огромном выставочном зале королевской галереи, в несколько рядов, расположили художники на стойках свои работы — большие и малые, акварельные и масляные, и прочие-прочие. Все они были укрыты до поры до времени покрывалами.

Настал знаменательный день — день открытия выставки.

— Милая, ты уверена, что твой туалет подходит к сегодняшнему событию? — спросил король Александр супругу, которая принарядилась в узкие темные брюки, френч глубокого зеленого цвета и в черные лаковые офицерские сапоги. — Не слишком ли много милитари?

Сам он был в белом фраке, белых брюках и в белоснежной сорочке с изящным водопадоподобным жабо. Кроме того, и ботинки выбрал белые. А, учитывая то, что король был белокур, синеглаз и весьма симпатичен в свои тридцать с небольшим, то казалось: настоящий ангел сошел с облаков, чтоб упрекнуть королеву в излишней склонности ко всему военному.

— Пустяки, снежинка моя, — ласково отмахнулась Герда, заплетая роскошные рыжие волосы в две тугие косы и надевая на голову залихватскую зеленую (в тон френчу) фуражку с золотой кокардой. — Это я специально, чтоб твои художники видели, кого им придется покорять. Тебя покорить, я уверена, им проще простого. А вот меня, — и она звонко щелкнула каблуками, словно молодой офицер перед генералом. — Со мной надо постараться!

Александр вздохнул и предложил супруге руку. Та с готовностью уцепилась за его локоть и скомандовала:

— Вперед — на мины!

Мины не заставили себя долго ждать…

— Боже, что это? — покривилась Герда у первой же разоблаченной картины.

В самом деле — на полотне живописца Энгуса из Вилля было представлено нечто невиданное — какие-то трубы, переходящие в глаза, из которых капали на синий песок желтые с пеною слёзы.

— Ваше величество, это — отражение моих представлений о славе, — с поклоном объяснил тощий художник в костюме в крупную клетку.

— Бррр, еще немного, и у меня начнется конъюнктивит, — безжалостно заявила королева и ступила к следующему мольберту.

Толстый, бородатый художник (как положено — в берете, шарфе и необъятной голубой блузе) картинным движением сдернул занавесь, и королевская чета шарахнулась, увидав некую невозможно яркую вспышку на черном фоне.

— Это что? Кадр из фильма о последней войне? — опять скривила губы Герда.

— Это — рождение нашего солнца, — поклонился художник.

— Неплохо, фантастически, — кивнул король, отходя чуть назад, чтоб оценить всю композицию целиком.

— Неплохо — не есть шедевр, — возразила Герда. — Такое пятно и я могу намалевать, выплеснув на холст пару ведер с краской. Картина — вырви-глаз, вот и все.

Следующее полотно открыл юноша, почти мальчик с тонкими полупрозрачными руками, которые смешно торчали из рукавов пушистого, необъятного свитера. Картина была маленькой и блеклой — какая-то голубовато-розово-белая мозаика.

— Название? — командным голосом потребовала королева, щурясь, чтоб что-то разглядеть.

— «Глаз ангела», — испуганно таращась, пискнул юноша.

— О-ой, — дернулась Герда, — я вроде увидала. Вон там — зрачок… наверно… На меня смотрит… Но вообще — серость.

Юный художник плаксиво скривился и зашмыгал носом.

— Пустяки, малыш, — ободрила его королева, — у тебя, судя по всему, все впереди! Красок не жалей и рисуй смелей!

— Пиши, — вновь поправил супругу Александр. — Боже мой, чувствую, тебе ничто тут не понравится.

— Не думаю, — возразила Герда, — мы только начали. А впереди, — она кивнула в длинный коридор из выставленных полотен, — еще целый полк мазни!

— Ах, ну почему не признать, что картины старинных мастеров уже шедевры? Тот же Пакис. Ему более трехсот лет, а какие краски, какие сюжеты, какая техника!

— Пакису — пакисово. Я против него ничего не имею. Я хочу знать — неужели в наше время невозможно сотворить что-то новое и не менее прекрасное, чем Пакис? Вперед, Алекс! Никогда не сдавайся! В этом хламе мы отроем свою жемчужину! — и высоко подняв голову, зашагала дальше.

Король, сокрушенно качая головой, поспешил следом.

Прошло пару часов.

— Ах, — уставший ходить-бродить меж картин Александр опустился на один из бархатных диванчиков у стены, — милая, присядь, поговорим.

Королева, нахмуренная, с поджатыми губами, послушно села рядом, уставилась на носок своего левого сапога.

— Ну, чем тебе не понравился венерианский пейзаж? — спросил король супругу. — Так все мило — в бирюзовых тонах…

— Да потому! Потому что эти мазилы не поняли, чего мы от них хотим! — ударила кулаком в колено Александра Герда. — Нарисовать какую-то неземную чушь — не значит изобразить что-то необычное!

— Радость моя, но теперь и я не понимаю, чего ты хочешь? — потер колено король. — Все эти художники представили нам много необычных картин: необычные сюжеты, предметы, существа. Разве ты мало удивлялась сегодня?

— Да уж, немало, — ядовито молвила Герда. — «Рыцарь-шмель» меня особо поразил. Этот с крылышками, склепанными из стальных листов.

— Ну, это тянет на иллюстрацию к детской книге, — улыбнулся Александр.

— В том-то и дело. Они — эти картины — годятся куда угодно, только не в шедевр. А шедевр, по-моему, это то, что тронет душу и не просто тронет, а всколыхнет…

— Тебя?! — ушам не поверил король. — Тебя, насколько знаю, только новейшая модель гаубицы тронет, но чтоб картина!

— Глупость сказал, — нахмурилась Герда, — новейшая гаубица тронет меня лишь тем, что будет полезна вооруженным силам нашей страны — вот и вся ее трогательность. Хотя, мне кажется, если ее как надо нари… написать, то тоже можно сделать шедевр… Картина — это чистое питание для души, как музыка и песня. Если она не трогает душу, стало быть, она никуда не годится! Но, пойдем, глянем вон того молодого человека — его затерли в самый угол. Надеюсь, из зависти…

Вздохнув, Александр был вынужден подняться, чтоб следовать за чересчур энергичной супругой.

— Имя! — потребовала королева у молодого сутулого художника в довольно ношенном коричневом костюме.

— Базиль из Мюнца, — поклонился тот, сняв берет.

— Название картины!

— Роза.

Герда недоуменно приподняла брови:

— Что? Просто роза?

— Да, ваше величество. Просто роза.

— Может, марсианская роза? — усмехнулся король.

— Нет-нет, самая обычная. Я писал ее у себя в мастерской, для своей девушки. Вот, пожалуйста, — и художник аккуратно снял завесу с полотна.

На какой-то миг царственные супруги и все те, кто следовал за ними по выставочному залу, застыли.

Да, перед ними была роза. В тонкой стеклянной вазе, напоминающей стебель бамбука, — таких ваз можно купить сотню в любой посудной лавке. И таких роз — полным-полно у цветочников летом. Но как она была выписана!

Кисть художника передала все: и легкие изъяны стебля, и слегка подсохшие кончики листьев, и бархатистость нежно-розовых, чуть примятых увяданием лепестков, и хрустальность, душистость капелек росы, что напитались ароматом цветка, и тонкие, злые шипы, такие контрастные по сравнению с нежной, неземной головкой. А ваза? Было видно, что она — старая и кое-где поцарапанная, а внизу у нее — легкий скол, и его шероховатость также неуловимо подчеркивала нежность и воздушность цветка.

Ваза стояла на белой, крючком вязаной салфетке, похожей на паутину, а салфетка лежала на старом, темном, поточенном жучком, столе. Позади — грубая стена из коричневого, пережженного кирпича. И салфетка, и роза были словно звезды на общем темноватом фоне.

Как это все гармонировало! Как это все впечатляло! Как это было ново! Какие чувства оно будило!

— Есть! — выдохнула, наконец, королева, не имея сил отвести глаз от картины. — Алекс, мы нашли! Видел ли ты что-то подобное? — не говорила, а шептала Герда.

— Я видел много роз, написанных великими мастерами, но подобного я не видел, — покачал головой король. — Твоя душа тронута? Моя — в восторге!

— О, да! — и глаза королевы, которые она, наконец, отвела от розы, чтоб взглянуть на супруга, блеснули слезой. — Перед таким великолепием замолкнут любые пушки! Мне кажется: я даже ощущаю аромат цветка…

— Подумать только, милая моя солдатка, — обнимая Герду, прошептал Александр, — обычная роза. Старо, как мир, и ново, как любой из рассветов.

— Я поняла: не надо искать необычного, чтоб испытать восторг и задрожать душой, — кивнула королева.

Поцеловав супруга, она обернулась к художнику, который застенчиво мял в руках берет, ожидая решения.

— Мастер Базиль, вы победили, — улыбнулась Герда. — Ваша роза стоит всех марсианских пейзажей, вместе взятых!..