О волшебном луке, золотом олене и певчей птице ч.3

…продолжение

К н и г а п я т а я

ПИР В БЕЛОМ ЗАМКЕ

I

Зораб обрадован был вестью

О приближенье к замку персов;

Ему наскучило давно

Сидеть без дела за стенами

И ждать прибытия гостей…

Вот наконец пожаловали гости.

И было все готово к их приему:

И замок, снова укрепленный,

И рать, и мужество Зораба.

И вместе с Баруманом

Зораб, взошед на башню.

Окинул, как орел,

Очами всю окрестность —

Очам его открылось

Идущее вдали,

Дружина за дружиной,

Бесчисленное войско.

Как смелый радуется ястреб,

Увидя стадо голубей,

В котором он любого

Из множества в добычу выбрать может,

Так храброго Зораба

Обрадовала сила

Идущего против него врага.

Но Баруман от страха побледнел;

И, страх его заметя,

Зораб сказал с улыбкой:

«Не бойся, наведи

На щеки прежний их румянец.

Смотри, какой огромный ряд дружин!

Как он оружием сверкает!

Как много их сюда пришло,

Чтоб здесь мне дать победы славу!

И слава та навек моею будет!

Но если б я и гибель встретил

В борьбе с такой великой силой —

Все будет мне хвалою от людей,

Что я дерзнул надеяться победы.

Против утеса одного

Их море целое стеклося;

При имени моем затрепетал

В своей столице Кейкавус;

Все витязи Ирана,

Которых множество и силу

Повсюду славят в громких песнях,

Сошлися здесь против Зораба.

Скажи, о Баруман,

Не видишь ли в толпе

Там витязя такого,

С которым было б славно

И радостно сразиться,

Который лишь на сильных

И славных подымает

Прославленный свой меч,

Которому в бою не уступить

Великой честью озарило б

Мои младые годы?

Скажи, о Баруман,

Не видишь ли в толпе

Там витязя такого?»

Так спрашивал Зораб;

Но он не смел

По имени того назвать,

От чьей руки так скоро

Ему судьба назначила погибнуть.

II

И Баруман ответствовал Зорабу:

«Там много витязей, с которыми сразиться

Тебе великой было б славой;

Но знать хочу, о ком ты мыслишь сам?

О! благородно пламенеет,

Как факел, ночи озаритель,

Твоей души отважность молодая!

Но берегись, чтоб не упал

Твой факел в воду, — в хладной влаге

Он заклокочет, зашипит

И, задымяся, вдруг погаснет;

Не ведай страха, но врага

Не презирай: непостоянно счастье:

За ним твой конь летит, как на крылах,

Но миг один — во рву и конь и всадник.

Был мир, война спала —

Ее теперь ты разбудил;

Но знаешь ли, какую схватит

Она добычу жадными когтями?

Не удивляйся ж, примечая,

Что я дрожу,- не за себя дрожу я,

Дрожу за всех, чей будет вынут жребий,

И за тебя — судьбина прихотлива,

Она всегда бросается на лучших.

Иди же в бой, Зораб,

Не опрометчивым ребенком,

А твердо-осторожным мужем.

Благодари Афразиаба,

Что сильною тебя снабдил он ратью;

Стон с нею здесь, прикрытый крепким

замком,

Унершися в пего ее крылом,-

И враг тебя не одолеет; если ж

Захочешь славы — пусть тобой

На поединок вызван будет

Тот витязь, кем стоит Иран

И кто, сраженный, увлечет

В свое падение всю силу

И все величие Ирана».

Так говорил Зорабу,

Мешая мед совета

С отравою измены.

Коварный Баруман;

Но не посмел и он назвать

По имени Рустема: он бледнел

При этом имени — измена,

Как тайная змея,

Его сосала сердце.

Без подозренья, без тревоги,

Полюбовавшись на блестящий,

Равнину всю покрывший стан,

Зораб пошел с подзорной башни

И пир велел роскошный приготовить,

Чтоб весело, при звуке флейт и арф,

При звоне кубков, при шипенье

Злато-пурпурного вина,

Отпраздновать с друзьями

Врагов желанное явленье.

III

Тем временем в широкий стан

Иранское сдвигалось войско;

Сперва казалось, что коням,

Слонам, верблюдам будет тесно

Все беспредельное пространство;

Но наконец — когда разросся

Огромный лес шатров, и протянулись

Рядами улицы, н на широких

Меж ними площадях

Живая разлилась торговля —

В спокойное пришел устройство

Кипевший бурно беспорядок.

Когда ж на западное небо

Склонилось солнце и зашло

За край земли — утихло все,

И каждый ратник под своим

Заснул шатром, и в высоте

Один раскинулся над всеми

Шатер небес, звездами ночи

Усыпанный необозримо.

И в этот час, пришедши к шаху,

Ему сказал Рустем:

«Я не могу без дела оставаться;

Хочу идти к Зорабу в гости;

Хочу увидеть, кто навел

На вас такой незапный ужас;

Хочу взглянуть в лицо богатыря,

Перед которым весь Иран

Так задрожал; хочу своими

Глазами видеть, стоило ль труда

Седлать мне Грома, надевать

Свой старый шлем, и будет ли какая

Мне честь его убить моей рукою.

Туран я часто посещал;

Я знаю их язык и их обычай:

Турецкое надевши платье,

Прокрасться я намерен в Белый Замок

И все там осмотреть. Я у тебя,

Державный шах, пришел просить

На то соизволенья». Кейкавус

С улыбкой отвечал: «Рустем,

Ты и в турецком платье будешь

Красой и славою Ирана.

Рука всей рати в день сраженья,

Ты хочешь быть и зорким оком

Ее во тьме ночной. Иди,

И будь тебе проводником всевышний».

IV

Одевшись турком, осторожно

Отправился в свой путь Рустем.

Хотя в шатре он все свои доспехи,

Свой панцирь, шлем и даже меч покинул —

Но безоружен не остался:

Его рука была, как булава

Железная, крепка. Во мраке ночи

Он к Белому подходит Замку —

Там были слышны крики пированья;

И близ ворот незатворенных

На страже не стоял никто. Как лев

голодный,

В тот час, когда, забыв

Заграду затворить, беспечно пастухи

Шумят на празднике ночном,

Врывается в средину стада

И из него сильнейшего быка

Уносит,- рев услыша, пастухи

Бегут за хищником; но он

С добычею, погони не страшася,

Медлительно идет в свой страшный лог,

А пастухи назад приходят в горе,

И вовсе их ночной расстроен праздник,-

Так в замок грозный лев Рустем

Прокрался пир расстроить турков.

Там двор широкий весь был озарен

Огнями; он шумел

От говора пирующих, от звона

Вином кипящих чаш,

От пенья, от бряцанья струн,

От бешено-веселой пляски:

Врагов явленье праздновал Зораб,

И все с ним праздновало войско.

И, притаяся в темном

Углу, на все смотрел

И видел все из темноты

Никем не видимый Рустем.

V

На пиршестве беспечно

При факелах зажженных

Зораб сидел с гостями;

На нем не шлем железный,

А праздничный из свежих

Цветов сиял венок,

И он, сам яркий блеск,

Был ярким окружен

Блистаньем, был прекрасен,

Как цвет благоуханный

Надежды, и в его

Груди кипела младость;

И голову младую

Он бодро подымал

И, обегая оком

Воспламененным праздник,

С весельем горделивым

Считал с ним пировавших

Сподвижников. И, видя

Его перед собою

Прекрасного так чудно,

Они позабывали

Вино, и клики их

До неба возносили

Его хвалу и славу.

А той порой из неба

С благоволеньем звезды

Смотрели на него,

И на небе о нем,

Земной звезде прекрасной,

Назначенной так скоро

В своей красе угаснуть,

Печалилися звезды.

Тогда одна из них

Своим сестрам небесным,

Печальная, сказала:

«Как жаль, что этот цвет

Так скоро, скоро должен

Увянуть! На земле

Прекрасного являлось

Нам много… и очей мы

Отвесть не успевали,

Как уж с земли оно

Скрывалось,- но доселе

Еще нам не случилось

Там видеть ничего

Прекрасней и мгновенной

Тон прелести, какая

Так сладко в зтот миг

Собой нас утешает

И так своею быстрой

Кончиною печалит.

О, как он мил! Как весел!

Пошлем в сиянье наших

Очей, им веселимых,

Видение туда.

Где мать о нем тоскует,

Куда уже к ней он

Не возвратится вечно:

Пускай его она

Хоть раз еще увидит

Живым, цветущим, полным

Отваги и надежды…

Его, быть может, завтра

Придет схватить судьбина».

VI

Так говорили звезды неба

О милой праздника звезде.

И вот они паров и блеска —

В пространстве воздуха разлитых

Меж небом и землею — взяли

И свили сон…

И этот сон подобен

Был разноцветному ковру,

Блестящему шелками,

Какой жених издалека

Невесте милой посылает:

На нем она в земле своей

Все видит, что в земле далекой

Ее возлюбленного очи

Встречают: горы снеговые,

И многоводные потоки,

И чудных птиц на неизвестных

Деревьях. И когда

На тот ковер невеста

Глядит — ей мнится, что сама

Она с ним странствует, что близ нее

Он, воэвратяся, отдыхает.

Такую ткань видений

Из блеска и паров

Соткали звезды в высоте;

И дали воздуху они

Ее нести и с нею тихо

Лететь в Туран,

Чтоб спящей матери лицо

Она неслышимо покрыла;

И воздух полетел;

И матери привиделся прекрасный,

Как утро светлый сон;

И в этом сне увидела она

Сидящего на пиршестве ночном

За полным кубком сына;

Его горели щеки,

Его уста цвели,

Его сверкали очи,

Он полон был отваги;

И таяло от радости в ней сердце;

Казалось ей, что он

В немногие разлуки дни

Из отрока созрел

Могущественным мужем;

И вкруг него, казалось, много

Знакомых ей и незнакомых

Сидело витязей. Но в стороне,

Она увидела, стоял Рустем

Один; и, притаясь, из темноты

Смотрел на праздник он сурово;

Ей стало чудно и прискорбно,

Что к сыну выйти не хотел

Отец на свет; но горе скоро

Провеяло, как легкий воздух;

Ей стало весело, что к сыну

Отец так близко и что он,

Свою узнав повязку,

Из мрака выйдет и ему

С любовию протянет руку.

VII

Тем временем, как матери душа

Была таким прекрасным сновиденьем

Лелеема, Зораб

С гостями праздновал беспечно;

И пили все кипучее вино.

И два из них сидели рядом,

Один по правую, другой

По левую с ним руку:

Был слева Баруман,

К нему не из любви, не для храпенья

Приставленный Афразиабом;

А справа Синд; его

Послала вслед за сыном мать,

Чтоб, с глаз Зораба не спуская,

Он был ему в чужой земле

Хранителем и верным другом.

Он был из рода семенгамских

Царей, был крепок силой, ростом

Высок; был чуток слухом

И так очами зорок,

Что ночью видеть мог как днем;

И это побудило мать

Ему надзор за сыном вверить,

Дабы, когда им встретится Рустем,

Он мог немедля

Его Зорабу указать

(Остались в памяти у Синда

Черты Рустема с той поры,

Когда царем он в Семенгаме

Был так роскошно угощен

И браком сочетался

С царевною Теминой).

И Синд на празднике Зораба

Сидел, вино из кубка пил

И молча думал: «Завтра

Ему я укажу Рустема».

VIII

Но рысьими глазами Синд

Увидел вдруг, что кто-то в темноте

Стоял и прятался. Он встал

И к месту темному пошел

Поспешным шагом, чтоб своими

Его глазами осмотреть.

Он там увидел великана,

Огромного как слон;

Не помнилось ему, чтоб кто подобный

Его глазам когда встречался;

Таким он видел одного Рустема:

Но этот был в турецком платье,

Хотя и замечал

В нем Синд как будто что чужое.

«Кто ты? — воскликнул Синд.- Зачем

Здесь спрятался и выступить на свет

Не хочешь? Покажи свое лицо

И дай ответ». Но не дал

Ему Рустем ответа.

Тогда могучею рукою

Его за платье Синд схватил,

Чтоб вытянуть на свет из темноты;

Но булаву руки тяжелой

Рустем взмахнул

И грянул Синда кулаком

По голове — и Синд упал,

Не крикнув, мертвый. Той порой

Зораб, приметив, что ушедший

Не возвращался долго Синд,

Послал проведать, где он;

И посланный, его увидя

Бездыханно лежащего, обратно

Как исступленный прибежал,

Крича: «Убили Синда! Синд

Убит!» Затрепетав, Зораб

Вскочил; вскочили с ним вес гости

И с факелами побежали

Толпою к месту роковому.

Там на земле недвижим Синд лежал;

Он был убит — но кем?

Никто того не ведал.

IX

«О горе! — возопил Зораб.-

В заграду волк ворвался

И лучшего зарезал в стаде

Овна; а пастухи

С собаками дремали.

Скорее все в погоню за убийцей !..»

Но некого уж было догонять.

Исчез ночной убийца. Возвратясь,

Зораб печально сел за стол;

Кругом его печально сели гости;

И он сказал: «Не радует меня

Теперь мое на этом пире место;

Направо от меня моим

Ближайшим другом занятое

Вдруг стало пусто. Был мне дан

Он милой матерью моею:

И мог один в Иране указать мне

Рустема; он один из нас

Его видал. Кто мне теперь

Его укажет?» То услыша, покраснел

Сидевший слева — покраснел

Предатель Баруман,

Не из любви, не для храпенья

Приставлеиный к нему Афразиабом;

Как Синд, Зорабу

Он мог бы указать Рустема;

Но было то ему запрещено,

И рабски он служил измене.

Зораб, подняв высоко

Вином наполненную чашу,

Воскликнул: «Пью последний кубок пира;

Он не вином, а клятвою кровавой

Наполнен, клятвою отмcтить

Убийце Синда. Кто б он ни был, я

Его найду, и будет от меня

Ему убийство за убийство.

Когда ж моей я клятвы не исполню,

Пускай в отраву обратится

И в жилах кровь мою сожжет

Виио в последней этой чаше,

Мной осушаемой до дна».

С такою клятвой мщенья

(Против кого? о том не ведал он)

Зораб вино из кубка выпил

И вдребезги расшиб, ударив оземь, кубок.

Потом все гости встали с мест,

Чтоб Синда в землю опустить;

И светлый пир стал мрачным погребеньем.

X

Тем временем Рустем достигиул стана

В том месте, где стоял на страже Геф.

При виде турка Геф его окликнул,

И вся его дружина стала в строй;

Рустем, узнав по клику зятя,

Ему знакомый подал голос;

И Геф, его впустив в заграду стана,

Спросил с великим изумленьем:

«Где был ты, старый богатырь?

Зачем один в такую пору бродишь?

С духами ль темными ночную

Беседу ты завел? в союз ли с ними

Вступил, чтоб чародейством

Себе придать перед сраженьем силы?

Мы знаем, с демонами тьмы

Давно ты водишься: и, верно,

От них ты занял черное искусство

Быть невредимым, что теперь

Так беззаботно, безоружным,

Один, переодетый турком, ходишь

Ночной порой между шатров Ирана».

Рустем сказал: «Не в этом дело;

Я был в гостях, я навестил Зораба;

Издалека его увидел я

И буду рад, когда вблизи увижу.

Но мне, лазутчику, другой лазутчик

Нежданный помешал; насильно

Меня хотел он вытащить на свет;

Я в темноте ударом кулака

Его убил — себе иначе

Помочь не мог я,- но о нем

Непостижимо грустно мне, и я готов

Почти заплакать. Геф, найди скорее

Персидский для меня убор;

Замаранное кровью это платье

Несносно мне; да и собаки здесь

Со всех сторон сбегутся с лаем

На турка, вкруг шатров персидских

Ходящего ночным дозором».

Вздохнув глубоко, снял с себя

Рустем турецкую одежду.

Какой-то жалобный в нем голос

Против ночного дела вопиял;

Невольно он жалел о Синде;

Как будто чувствовал, что в нем убил

Свое спасенье от чего-то,

Неиэбежимого теперь.

И не пошел он к шаху с донесеньем;

К себе в шатер он возвратился,

И лег, и тяжко спал всю ночь.

К н и г а ш е с т а я

ЗОРАБ И ХЕДЖИР

I

Когда взошла заря на небо,

Зораб взошел на башню замка;

С ее площадки мог он весь

Иранский стан как на ладони видеть.

И он велел позвать Хеджира.

Он думал: «Синда нет; Хеджнр

Рустема, верно, знает; мне

Его укажет он». Хеджир

Окованный был приведен. Оковы

С него своей рукою сняв, Зораб

Сказал: «Хеджир, железа плена

Я золотом свободы заменю,

Когда ты мне по правде дашь ответ

На все, о чем тебя расспрашивать я стану;

Будь откровенен; с чистым,

А не с подмешанным вином

Подай теперь свою мне чашу».

«Я не солгу,- ответствовал Хеджир,-

Готов я на твои вопросы

Все объявить, что самому

Известно мне», «Богатые шатры

Я в стане вижу,- продолжал Зораб.-

Какому витязю, скажи мне, каждый

Из тех шатров принадлежит?

Когда о том по истине мне скажешь,

Тебя осыплю золотом и честью;

Когда же нет, не усидит

Твоя на шее голова».

«Чего же медлишь? — возразил

Хеджир.- Расспрашивай, я буду

По правде отвечать; лжецом

Я не бывал, а смерти не страшуся».

II

И начал спрашивать Зораб:

«Там, в середине самой стана,

Я вижу золотой шатер;

И от него идут во все концы

Дороги; и по тем дорогам

Одни к шатру медлительно подходят,

Как будто с робким ожиданьем;

Другие весело отходят от шатра,

Как бы с исполненной надеждой.

И весь он от подошвы

До маковки сияет,

Как солнце, золотом; у входа

Лежат, как две ручные

Собаки, лев и тигр; а на вершине

Сидит орел; и держит он

В когтях распущенное знамя

С изображеньем солнца.

Такой шатер не витязю простому

Принадлежит; скажи мне, чей он?» Гордо

Поднявши голову, сказал Хеджир:

«В нем шах Ирана обитает.

Перед его престолом день и ночь

Дружина верная стоит

Телохранителей. И никакой

Не страшен враг великому царю».

«Налево,- продолжал Зораб.-

Разбит серебряный шатер;

Он к золотому обращен

Своим открытым входом;

У входа барс и леопард;

А наверху я вижу грифа:

Широко веющее знамя

С изображением луны

В когтях серебряных он держит».

«Там обитает.- отвечал

Хеджир, — сын шаха Ферабор, ближайший

К престолу и к цареву сердцу».

На то Зораб сказал: «Им честь и слава!

Когда одна душа в отце и в сыне,

Они всю землю завоюют».

III

И продолжал расспрашивать Зораб:

«Направо там от золотого

Шатра стоит, я вижу, черный;

Он окружен бесчисленною стражей;

И беспрестанно скачут

К нему и от него гонцы.

У входа слон, покрытый пышным

Ковром, и на его спине

Огромные тимпаны войска;

А на верху шатра сияет

Дракон; в его разинутую пасть

Водружено распущенное знамя:

Оно усыпано звездами

И расстилается, как небо.

Широко вея, над шатрами.

Кому такая почесть?

Кто разделяет власть с державным

шахом?»

«Его военачальник Тус,-

Ответствовал Хеджир,- он сродник шаха,

И право он имеет родовое

В сраженье место заступать царя;

На зов его сошлося это войско,

Грозящее погибелью тебе.

А над шатром воздвигнутое знамя

Есть наша царская хоругвь.

Его воздвиг великий Феридун,

Убив Согака, на плечах

Носившего живых, приросших к ним

драконов;

К святой хоругви этой

Прикована победа:

Она в союзника отважность проливает,

Бледнеет враг, ее увидя».

Зораб при этом слове улыбнулся

И продолжал: «А этот пурпуровый

Шатер кому принадлежит?

И кто седой, могучий воин,

Перед его сидящий входом?

Толпою ратников он окружен;

Одни из них уж в летах зрелых,

Другие молоды, и все

К нему лицом обращены

И перед ним стоят благоговейно,

Как сыновья перед отцом?» Из сердца

Хеджирова, как острый

Кинжал, в нем глубоко сидевший,

Исторгся вздох, когда он отвечал

Зорабу: «Это старец

Гудерс; он мудр и кроток речью,

Мечом пронзителен и крепок,

Он сильный царь в своей семье

И может царство защитить

Один, собрав своих домашних;

С семидесятью девятью

Он сыновьями в войско шаха

Пришел против тебя… а я

Осьмидесятый; и меня

В строю их нет». — «Зачем дался ты

в плен? —

Сказал Зораб.- Открой мне правду

И нынче ж будешь вместе с ними».

IV

«Но чей, скажи, зеленый тот шатер,

Который, как дремучим лесом

Покрытая гора, меж невысоких

Холмов стоящая, над всеми

Шатрами поднялся? И так же тверд он,

Как та гора: на ней растущий лес

Дрожит, шатаем бурей,

Она ж не двигается, и шаткий лес

За корни, в грудь ее вонзившиеся, держит.

Конечно, тот шатер великий

Сильнейшему в иранском войске

Принадлежит? Перед шатром

Сидит, я вижу, воин; близ него

Стоит, я вижу, конь,

Тот воин великан;

Тот конь чудовище; и воин

Сидит не на высоком месте,

А всех, кругом стоящих,

Он перевысил головой;

Все на него почтительно глядят;

А он глядит с любовью на коня,

Товарища испытанного в битвах;

Копытом конь нетерпеливым

Разбрасывает землю, а когда

К нему протягивает руку

Его могучий господин —

Он чутко уши подымает

И фыркает; когда же

Его волнистую он треплет гриву —

Конь бесится, кругом

Стоящие приходят в ужас,

А господину весело и любо.

К его бедру привешен меч,

Прислонена к его колену

Дубина; их никто другой не сможет

Поднять; когда дубиной он

Над головою конской машет

Иль из ножон до половины

Выхватывает меч —

Конь прыгает, послыша свист дубины,

И громко ржет, увидя блеск меча.

Мне никогда такой седок,

Мне никогда подобный конь

Не попадался — конь, который

Одним таким лишь седоком

Обуздан может быть; седок,

Которого такому лишь коню

Поднять и вынесть можно. Верно,

О седоке и о коне

И стар и мал в Иране знает.

Скажи, Хеджир, их имена».

Он замолчал, как будто убежденный,

Что эти имена: Рустем и Гром;

Но он услышать их

Хотел из уст Хеджира.

V

Хеджир задумался; ему пришло на память,

Что, с ним вступая в бой, Зораб

Своим отцом назвал Рустема;

И про себя Хеджир подумал:

«Когда тебе Рустем отец,

Не мною с ним ты будешь познакомлен;

Его узнав, с ним в бой ты не пойдешь;

Тебя узнав, не булаву

Железную он на врага подымет,

А нежною прижмет рукою

К отеческому сердцу сына.

Нет! От Рустемовой руки

Тебя спасать я не намерен».

Так рассуждал с самим собой Хеджир.

«Что ж ты умолк? — спросил его Зораб.-

О чем бормочешь сам с собою?

Со мною говори». — «Я думаю,- сказал

Хеджир,- и не могу придумать,

Кто этот чудный витязь.

Его мне знаки неизвестны;

Конечно, он в отсутствие мое

В столицу шаха прибыл:

К нам слух дошел, что сильный богатырь

Из Индии далекой

Царем на помощь вызван,-

Быть может, это он.

И подлинно, в нем что-то есть чужое».

«Но как зовут его?» — спросил Зораб.

«Не знаю»,- отвечал Хеджир.

«Не может быть! ты должен знать;

Скажи, я требую».- «Не знаю»,-

Твердил Хеджир упорно.

И в тяжком был Зораб недоуменье;

Рустемовы все признаки он видел,

Ему и сердце говорило.

Что был в глазах его Рустем,-

Но имени желанного не мог он

Ни просьбой, ни угрозой вырвать

Из непреклонного Хеджира.

И снова стал расспрашивать его

Зораб: «Кому принадлежит

Тот светло-розовый шатер?»

«Его назвать могу я,- отвечал

Хеджир,- могучему Гуразу».

«А этот желтый чей?» — «Гургинов».

«А этот голубой?» — «В нем Геф живет,

Рустемов зять». При этом на Хеджира

Зораб разгневанные очи

Оборотил: «Теперь мне явно,

Что ты бесстыдный лжец; мне всех

Назвал ты, об одном Рустеме

Ни слова. А Рустем — душа Ирана,

И без него сражений не бывает.

Между шатров там нет ни одного,

Принадлежащего Рустему; где же

Рустем? Его с намереньем скрываешь

Ты от меня. Но чудный воин тот

Перед шатром зеленым — он, конечно,

Рустем. Скажи, Хеджир; скажи, что это он!

Все признаки Рустемовы я вижу;

Недостает мне только убежденья;

Но я из всех, кого там видел,

Желал бы, чтоб Рустемом был

Один лишь этот. О! скажи,

Скажи. Хеджир, что это он! и ты

Немедля в стан к отцу и братьям будешь

Отпущен с честью и дарами».

«Зачем,- спросил Хеджир,-

Ты так, Зораб, нетерпеливо

Узнать Рустема хочешь? Мой совет:

Не выходи против него. Тебе

Перед Рустемовой ужасной силой

Не устоять; когда Рустем

На Громе в поле выезжает,

И лев и крокодил приходят в трепет;

Он взглядом посылает смерть;

Его дыханье — буря; он, как прутья,

Ломает крепкие деревья;

И кто б его противник ни был,

Хотя б он тверже был кремнистой

Горы, его Рустем растопчет,

Как слон траву сухую, в пыль.

Но, к счастью своему, грозы

Ты избежал: Рустема в войске нет;

С царем поссорясь, он

В Сабулистан свой возвратился

И там, о битвах позабыв,

В роскошном розовом саду

Пирует весело с гостями

И ждет спокойно за вином,

Чем кончится набег на нас Турана».

Так говорил Хеджир Зорабу:

Его хотел он обмануть,

Придумавши вражду царя с Рустемом;

Но вместо лжи сказал случайно правду.

VI

«Ты надо мной ругаешься,- воскликнул

С негодованием Зораб.-

Молчи, презреннейший из всех

Гудерсовых осьмидесяти сыновей!

Поверю ли, чтоб пехлеван Ирана,

Чтобы Рустем, властитель боя,

От боя убежав, лениво

Под кровлею домашней пировал?

Тогда б и женщины и дети

Его достойно осмеяли.

Поссориться он мог, конечно, с шахом,

Когда, забывшись, шах его,

Завоевавшего ему отцовский

Престол, чем оскорбил; но Кейкавус

Еще не потерял рассудка;

И если подлинно он в ссоре был

с Рустемом,

То уж они, наверно, примирились:

Кто заменит Рустема Кейкавусу?

Что значит туча громовая

Без молнии и грома? Без Рустема

Что ваше войско, что и весь

Иран ваш значит? Говори ж

Немедля, кто Рустем? Иль вмиг твоя

Перелетит через ограду замка

К шатрам иранским голова».

Хеджир от злости побледнел.

«Ты из меня,- подумал про себя он,-

Насилием не вырвешь слова,

Которого сказать я не хочу.

Не страшны мне твои угрозы;

Меня убьешь ты — от того

Не потемнеет день и в кровь

Вода не превратится;

Гудерсу только из своих

Осьмидесяти сыновей

Придется вычесть одного;

Зато с семидесятью девятью

Он выйдет мстителем кровавым

Против Хеджирова убийцы».

И он сказал: «Зачем, Зораб,

Ты так беснуешься напрасно?

Меня убить грозишься ты —

Убей, ты властен; имя ж,

Которое так жадно хочешь слышать,

Останется во мне, как запертое

В могиле; я не вымолвлю его,

Хотя б и знал стократно, кто и где

Рустем. Убей меня — пусть кровью заплачу

За стыд, что был ничтожнейшим из всех

Гудерсовых осьмидесяти сыновей».

Так он сказал. Зораб в кипенье гнева

Схватил свой меч, чтоб грудь пронзить

Хеджиру;

Но он одумался и только по щеке

Его с такой ударил силой,

Что он без чувств упал на землю.

«Когда никто,- воскликнул он,-

Не хочет мне Рустема указать.

Мой меч к нему прочистит мне дорогу».

VII

Зораб сбежал, пылая гневом, с башни,

Вооружился, на коня,

Крылатого дракона, прянул

И поскакал, как буря, к стану.

Он страшен был — кругом его

Клубился, выбитый конем

Из недр земли, кипучий вихорь пыли;

И в этой черной туче

Как молния броня его сверкала,

И громом в ней тяжелым раздавалось

Коня топочущего ржанье.

И прямо на шатры Ирана

Летела туча громовая;

И все покинувшие стан,

Чтоб подышать свободно в поле,

В испуге бросились назад,

Спеша укрыться за окопом.

Так на лугу, заграду табуна

Покинув, скачут жеребята;

Но вдруг, бегущего увидя льва,

Пугаются его косматой гривы

И шумно ломятся в заграду;

Так, ужасом объятые, к шатрам

Все кинулись, увидевши Зораба.

Но, мелкого врага не замечая,

Он вихрем мчался к валу стана,

Чтоб, на него взлетев с конем,

Храбрейшего из витязей Ирана

На смертный вызвать поединок;

И с высоты окопа закричал

Зораб таким гремящим кликом,

Что от него и мертвый бы в могиле

Перевернулся: «Шах великолепный,

Ты чудной пышностью блистаешь

За крепкою оградой стана;

Но покажись, каков ты в чистом поле.

Зачем с своим могучим войском

Ты спрятался там от меня,

Как за плетнем от волка

С овцами прячется пастух?

С моим копьем против тебя

Я выезжаю; в Белом Замке

Был умерщвлен разбойнически Синд;

Я за вином кровавую дал клятву

Разбойнику за друга отомстить

И в ясный день убить убийцу,

Столь храброго лишь темной ночью.

Когда его ты знаешь, повели,

Чтоб шел со мной сразиться;

Когда ж тебе неведом он, то вышли

Иного — лучшего в смертельном деле боя.

Но если из твоей заграды

Никто против меня не выйдет, сам я

В твой стан проникну и к шатру,

Где ты таишься недоступно,

Себе мечом прочищу доступ.

Не устрашат меня твои два стража.

Твой лев и тигр; до солнца твоего

Мое копье крылатое допрянет;

И выронит орел твой из когтей

Ирана царственное знамя;

Я на тебя шатер твой повалю,

И ты от сна беспечного проснешься».

VIII

При этом клике шах в испуге

Вскочил. «Бегите за Рустемом! —

Он закричал. — Как этот зверь проведал,

Что в золотом шатре я пребываю?

Скорей, скорей позвать Рустема!»

Рустем сидел перед шатром зеленым,

Когда гонец пред ним явился

И, задыхаясь, возопил:

«Зораб ворвался в стан; на царский

Шатер напасть грозится он;

Спеши, Рустем; на помощь царь зовет».

Рустем. не покидая места,

Сказал: «Служить накладно Кейкавусу;

Покоя нет ни днем, ни ночью;

Я прошлую провел в работе ночь,

Теперь хочу день целый отдыхать».

Но вот второй гонец примчался

За первым, третий за вторым, четвертый

За третьим; быстро,

Как за стрелою из лука стрела,

Они летели друг за другом,

И каждый повторял: «Рустем!

Зораб ворваться хочет в стан;

Беги скорей к царю на помощь».

Увидя общую тревогу,

Рустем сказал: «Да разве небо

Упало? Все дрожат перед одним!

От одного такой пожар всемирный!»

Но вдруг пред ним явились

Вельможи, посланные шахом,

Верховный воевода Тус

И сам царев наследник Ферабор;

И все его доспехи принесли

Они с собой. В молчании угрюмом

Он дал им волю; Тус надел

Тяжелый панцирь на него,

Гургин поножья; шлем

Был подан Ферабором;

Гураз принес колчан и лук;

С копьем, мечом и булавой пришли

Три сына старого Гудерса;

И, наконец, с могучим Громом,

Совсем оседланным, явился зять

Рустемов Геф. Увидя,

Как бешено, почуя бой, кипел

И прядал Гром, его товарищ верный,

Рустем воспламенился;

На Грома он вскочил

И, грозно крикнув, поскакал…

И все очами вслед за ним

В глубоком страхе устремились.

К н и г а с е д ь м а я

РУСТЕМ И ЗОРАБ

ПЕРВЫЙ БОЙ

I

Он поскакал туда, где богатырь,

С ним однокровный, ждал, где сын его

родной

Стоял, против отца вооруженный.

Завидевши один другого, оба

Заржали громко пламенные кони,

Рустемов Гром и конь Зорабов,

Сын Грома,- тот, отца принесший

На убиенье сына; этот,

Принесший сына, чтоб погиб

Рукой отца: но как родные

Они приветственным друг друга ржаньем

Окликнули… о горе! неразумным

Зверям был внятен голос крови,

А в глубину души отца и сына

Он не проник — так бедный человек

В безумии страстей своих и зверя

Слепорожденного слепей бывает,-

Для витязей то родственное ржанье

Призывом было в бой свирепый,

И в них зажглось удвоенное пламя.

Остановясь один против другого,

Отец и сын издалека друг друга

Смертельным оком молча озирали.

А той порой две рати с двух сторон,

Свидетелями поединка,

В порядке вышли боевом;

Ведомые могучим Тусом,

Полки блестящие Ирана

Построились перед шатрами:

А Баруман туранскяе дружины

По склону вытянул горы,

Одним крылом их к замку прислонивши.

И тихим рати строем

Одна против другой стояли,

Как две на двух концах противных неба

Стоят грозой чернеющие тучи;

Желанье боя только в двух

Избранных витязях горело;

А вкруг их все молчало, рокового

События со страхом ожидая.

II

И начали богатыри съезжаться,

И сблизились, и видели друг друга

Уже в лицо. Зораб,

К отцу влекомый тайной силой,

С весельем руки потирая,

Воскликнул: «Здравствуй, старый богатырь,

Какому я подобного и сонный

Не видывал! моя завидна участь:

Я летами еще полуребенок,

А мне с таким обдержанным в бою,

Железным воином досталось

Впервые силу испытать.

Велик твой рост, плечами ты широк;

Но много взяли сил твоих

И годы и сраженья;

С моею молодостью крепкой,

Седой боец, твоя не сладит старость».

На щеки розовые сына

Взглянув, Рустем сказал: «Не горячись,

Прекрасный огненный младенец;

Земля тверда, хотя и холодна;

А воздух тепел, но уступчив.

Я на своем веку немало

Полей сраженья перешел

И многим войскам, гордым силой,

Помог в сырую землю лечь;

Их много спит, в ее глубоком лоне

Моей рукою погребенных;

Ты скоро сам то испытаешь,

Когда тебя с другими положу я,

Убитого, во глубь земли холодной.

Когда же, паче ожиданья,

Моей руки ты избежишь,

То уж тебе никто — ни человек,

Ни крокодил, ни лев не будут страшны.

Но слушай, милое дитя,

Мне жаль тебя, мне жаль такую

Младую душу из такого

Прекрасного исторгнуть тела;

Ты с турком, пальма красоты,

Не сходен; я подобного тебе

Не знаю и в самом Иране,

Мне жаль тебя». Такую речь

Приветно-нежную услышав,

Зораб почувствовал, что в нем

Вся внутренность затрепетала.

И он сказал: «О бодрый старен мои,

Я об одном спрошу тебя смиренно:

Ответствуй мне но правде: кто ты?

У наших праотцев благой

Обычай был себя перед сраженьем

Именовать… какой-то голос

Мне тайно говорит, что ты

Рустем, зеленого шатра

Владетель». Так сказал Зораб…

И так над ними близко,

Нсузнанное, пролетело

Мгновение, которым гибель

Могла б в спасенье обратиться

И злоба в нежную любовь…

Но темный дух нашел тут на Рустема;

Он отвечал: «Я не Рустем;

И знать тебе нет нужды о Рустеме.

Я подданный, а он державный князь;

Тебе ж не с ним считаться, а со мною;

Я у тебя в долгу: вчера я, ведай,

Во время пира в Белом Замке

Ночное совершил убийство».

III

При этом слове гневом вспыхнул,

Как туча молнией, Зораб,

И разом оба поскакали,

Зораб направо от Рустема,

Рустем направо от Зораба;

И, отскакав во весь опор

На выстрел из лука, оборотили

Коней; и быстро полетели

Друг против друга две грозы.

И начался меж сыном и отцом

Упорный бой. Сперва на всем скаку

Они пустили копья —

Со свистом пронизали

Они щиты, подставленные им,

И, пролетев сквозь них. воткнулись в землю.

Тут обнаженными мечами

Они разить друг друга принялися —

Мечи, скрестяся на ударе,

Переломились разом оба:

Они, мечей обломки бросив,

Железные схватили булавы.

Чего копье не тронуло, то меч

Рассек; чего не тронул меч,

То раздробила булава —

Так бились витязи, упорством

И силою один другого стоя;

И оба тягостно стонали;

На шлемах блеска не осталось,

Все перья с гребней облетели,

И ни одно кольцо на их кольчугах

Не уцелело; все избиты

Их были члены; пот ручьями

Бежал с их жарких лиц;

Под ними кони их дымились.

Так на небе две тучи громовые,

Сшибаяся, блистают и гремят

И молнии на молнии бросают;

Они друг друга истребить

Не могут, но под их войною

Земля приходит в трепет,

Их град тяжелый губит жатву,

И вся под ними сторона

Становится пустынна, как великим

Сражением растоптанная нива;

Когда ж их силы истощатся,

Они расходятся и грозно

Издалека друг на друга сверкают

И глухо, ропотно гремят.

Так витязи, истратив силы,

На время бой упорный прекратили.

IV

Отец и сын избиты были оба.

Сошел с коней, они им дали волю

Вздохнуть; а сами разошлися

И издали дивилися друг другу.

Так говорил с самим собой Зораб:

«Не может быть, чтоб этот зверь,

Столь яростно меня терзавший,

Был мой отец; хотя и вижу в нем

Все признаки, описанные мне,

Но о такой неимоверной злости

Мне мать не говорила; в ней

Любовь к нему родиться не могла бы,

Когда б ее очам явился он

С таким лицом чудовищного тигра.

Но он и сам назвал себя

Убийцей Синда… нет! он не Рустем;

Я клятвы долг святой исполню

И отомщу убийством за убийство».

В то время и Рустем с собою

Так рассуждал: «Не от простой

Он матери; она, конечно,

Не человеческой, а великанской

Породы: в возрасте его

Подобной силы не имел я.

Рустем, Рустем, остерегись;

Сбери всю крепость, старый богатырь;

Два войска смотрят на тебя;

Беда и стыд, когда с тобою

Турчонок безбородый сладит

И, возвратяся в Семенгам,

Расскажет сыну твоему

О поношении отца его, Рустема».

Так, отдыхая, размышляли

Отец и сын. Тем временем их кони,

Усталые от жаркой схватки,

Но пощаженные в бою,

Проветрились, остыли, освежились

И приготовилися снова

Своих могучих седоков

Нести на смертный поединок.

V

Еще усталые, чтоб силы обновить,

Они за луки и за стрелы

Схватилися. Две первые стрелы

На воздухе слетелись остриями

И, обессиленные, пали

На землю; вслед за ними частым

Дождем другие зашумели:

Так вихрем сыплются сухие

С деревьев листья при осеннем

Свистящем ветре: так

Кругом ульев, когда согреет их

Лучом весенним солнце,

Сверкают и жужжат, рояся, пчелы.

И непрестанно в их руках

Сгибалися и разгибались луки,

Визжали резко тетивы;

И с них стрела слетала за стрелою;

И вслед за каждой из очей

Взор смертоносный вырывался.

Но то была лишь шутка боевая:

От панцирей отпрыгивали стрелы,

Их острие ломалося об шлемы.

В щиты вонзаяся, на них

Они густой щетиною торчали;

Так солнца острые лучи,

Гранит могучий осыпая,

Ему пронзить не могут твердой груди

И лишь ее поверхность разжигают.

Истратив стрелы, наконец

Противники свои пустые

Колчаны бросили и на коней

Вскочили оба, чтоб начать

Войну губительную снова.

продолжение следует…