Сказка о любви или откуда появились феи ч.4

…окончание

А в это время снаружи спальни шум послышался чрезвычайный. Гомон людской встревоженный заполнил весь коридор, и кулаки пудовые в двери забарабанили.

–Князь! Князь! – люди оттуда орали, – Князь наш, батюшка! Что за рёв там был в опочивальне? А ну-ка, братцы – давай, двери ломайте!

Только не пришлось им ничего-то ломать. Подскочил Хоролад к дверям, да и распахнул их настежь.

–Да вот же он я! – взгорланил он радостно, – Жив-живёхонек и здоровее прежнего во сто раз!

Хлынули в спальню бояре да стражники, на князя своего с Буривоем они уставились, и никак-то не сообразят, что тут была у них за буза…

А Хоролад уже к Буривою стопы свои направил, заключил парня тотчас в отеческие свои объятия и трижды благодарно его поцеловал.

–Вот, – к челяди он, наконец, оборачивается, – прошу любить и жаловать – Буривой это, друзья, молодой князь Буянский, а ещё спаситель мой отважный от страшной одной напасти!

В-общем, в ту ночь суматошную никто уже в палатах княжеских толком-то и не спал. Приказал Хоролад и Ояра к себе немедля доставить и повинился пред ним покаянно за самодурство своё окаянное. «Не желаю, – он орал, – я для дочери своей Лании любого иного мужа, нежели ты, бравый Ояр! Вот подлечу я тебя, свет Оярушка, а потом честным пирком, да за свадебку, а? Прости, сынок, глупого старика за дурь его рьяную!»

Короче, лучше некуда у них там всё сложилось. Закатил душою исцелённый Хоролад пир величайший в честь своего избавителя славного, и всю-то неделю весь Старый Град пил там, гулял и всяко жизни радовался.

Куда как лучше пришёлся по сердцу староградцам обновлённый их князь, ибо и хорошим он стал воистину, и действительно ладным!

Ну а Буривою вскоре сделалось на этом празднике скучновато. Хоролад уже предлагал женить его на дочке своей старшей или на одной из племянниц, да только Бурша от предложений этих лестных вежливо отказался. Благодарствую, говорит, он хозяину, за великую обо мне заботу, но есть де у меня в сердце уже заноза…

 Это он ту девицу в виду-то имел, которая в избушке лесной недавно его пригрела. Втемяшился в эту деваху загадочную князь наш бравый ну буквально по самую маковку: бывало, целыми днями о ней он мечтал, и не хотел ни пить он тогда, ни даже питаться.

Второю же мыслью заветною было у него над княжеством Буянским вернуть себе владение. И тут энергичный Хоролад влез со своим предложением. Я, говорит, войну объявлю негодным твоим землякам, если они признавать тебя, мерзавцы, откажутся!.. Э, нет, отвечал ему твердее твёрдого Буривой – так, дядя, дело не пойдёт, я со своими земелями воевать не собираюсь! Что, возмущался он, я буду за князь, ежели кровью народною обагрю свою власть!

И тут вдруг вспомнил он про слова упыря лихого насчёт того, что он кровь сосал Гонивоеву, и тем самым вверг его братца в немочную хворобу!

 А не явиться ли мне в Аркону, мозгует Буривой, под видом лекаря какого-нибудь заморского да не полечить ли брательника непутёвого Маргошкиной плёткой? А что, он обрадовался – идея это неплохая, попробовать себя на стезе лекарства мне не помешает…

Посвятил он в свой план оклемавшегося заметно Ояра, и тот всецело приятеля своего поддержал. Благо и ладья его варяжская была тут же, у причала, а банда варягов отчаянных в Старом Городе вовсю пировала.

Ничего не сказал Хороладу Буривой о том, куда он сбирается. Да так, говорит уклончиво, поразвеемся малость, чуток по морю походим…

 Собрались они живо в поход, да и отчалили от причала с настроем задорным.

А как прибыли они во град знаменитый Аркону, то нацепил Буривой на голову волосы седые накладные, ещё длинные усищи и бороду, приобретённые ещё в Старгороде у одного скомороха, оделся затем в одёжу заморскую диковинную – да и айда в город. Потолкался немного по торжищу, ухо держа востро, и понял вскоре он, что Гонивойка, стервец, всё ещё сильно болен. « Это ладно, – ухмыльнулся Бурша злорадно, – это я попал в самый раз! А тебе, Гонивойка, сия болезнь дана в наказание, чтобы ты, паразит, с нечистою силой не якшался!»

И вот грядёт князь законный по родному своему городу и видит на улицах множество своих знакомых. Правда, его самого не узнал никто, ведь всё обличье у него теперь было другое. Конечно, досадно было правителю настоящему играть тут во всякие тайны, ну да ведь время пока ещё не приспело ему народу своему как князю показываться.

Вот приходит он к своим палатам и говорит борзоватым нахальным стражникам: я де целитель великий из-за моря, сподобен я лечить любую хворь и прибыл я сюда специально, чтобы поднять на ноги вашего болезного князя.

–А как тебя звать-величать, великий заморский врач? – спрашивает у него главный стражник, сверля притом Буршу взором угрюмым.

–Воебур я, – ответствовал тот, не моргнув глазом, – Большой я мастак по порчам всяким да по сглазам.

–Тогда в палаты давай пожалуй, – наёмник Буршу в его же дворец приглашает, – Там как раз очередь образовалась из всяких целителей да врачевателей.

–А что, никто был не в силах князя вашего излечить?

–Да какое там излечить – и болезнь даже определить никто не может изо всех этих плутовских рож! Была бы моя на то воля, я бы сих шарлатанов на площади бы порол!

–Во-во – верно замечено! – кидает тут Буршу в смех, – Порка – это самое лучшее лечение для душ покалеченных…

 Пришли они вскоре в большую залу. Буривой глядь – повдоль стен лекаря всякие сидят. И до того-то, действительно, хитрые были у многих из них хари, что Буривой коня бы им лечить не стал доверять, не то что особу княжескую…

Слишком-то долго никто из лекарей у больного не задерживался. Все выходили из спальни озадаченными, кто-то из них мрачно молчал, а кто-то, словно курица, кудахтал: совершенно, мол, неизученный тут случай, болезнь де абсолютно загадочная…

А тут уже и Бурше идти вроде надо…

Поднялся он не спеша, напустил на себя вид важный и вдруг видит: захаживает в залу какой-то старец страшный. Был он высокий, худой, имел очи огромные, горящие будто уголья, и громадный нос крючком, а облачён незнакомец оказался в одежды чёрные. Лекаря? и целителя сразу же прикусили свои языки и все как один на старца удивлённо уставились. А тот ни на кого даже и не глянул и прямиком к дверям спальным – шасть.

–Погоди-ка, любезный, – обратился Буривой к старику вежливо, – тута ведь очередь живая и теперича иду я…

А тот на Буршины словоизлияния – ноль даже внимания. И дверь уже вовнутрь открывает…

–Э, да ты, старче, я гляжу, нахал! – заявляет тогда громко нашенский «врач».

Ухватывает он колдуна этого безгласного рукою мощною аккурат за шкварник и решительно назад его отбрасывает. И почувствовал он под стариковскою одёжею не тепло человеческой плоти, а невозможный просто холод!

Не ожидал старый кощей таковского к себе обращения, на ногах он не устоял и на задницу с размаху брякнулся. Лекаря? неласковые подняли было его на смех, а тот вдруг как подскочит в лютом бешенстве, на Буривоя жутким взглядом как уставится – да и принялся неожиданно заклинания какие-то гортанные бормотать…

У Бурши от этих бормотаний шалых в очах даже всё смешалось да помутилось, и слабость какая-то на него навалилась. Понял он, что дед этот та ещё птица и машинально плётку волшебную из-за пазухи выхватил.

Как узрел плеть разящую старый этот стервятник, так в тот же миг выражение на роже у него поменялося кардинально. Ужас, ужас невероятный исказил черты его неприятные! Попятился он быстро назад, рукою от плётки заслоняясь, развернулся затем резко, к двери шастнул – и как пропал.

А Буривоя пот прошиб тут жаркий, и слабость вялая постепенно его оставила.

–Ну и дела, – улыбнуться он попытался, – Не иначе как с явным прибабахом этот врач! Это ж надо – вместо Гоньки меня лечить тут принялся!

Да сам в опочивальню княжескую и заворачивает.

Зашёл он и видит, что Гонивой на постели словно бревно лежит. А сам худой такой, прехудой, бледный сильно да вокруг глаз тени у него были вот такие…

 Ну а рядом с постелью роскошной два воина огромных стояли стоймя, и следили они зорко, чтобы лекаря? с князем чего худого не сотворили.

–Кхым-кхым! – прокашлялся Буривой для начала, чтобы, значит, пущую важность появлению своему придать. Поздоровался он с больным, ему не кланяясь, и к постели затем степенно этак подваливает.

Откинул он с Гоньки одеяло быстро, пробежался взглядом по его отощавшим телесам, словно бы причину болезни загадочной прозревая сим взором, обнюхал воздух вокруг лежащего и даже ноги его понюхал превесьма заинтересованно.

А потом на пол он с отвращением сплюнул и говорит, лукавя, стражникам:

–Гляньте, братцы, что за бяка у князя вашего на ногах!

Те меж собою переглянулись оторопело, а затем оба подошли несмело и наклонились эдак слегка, чтобы это нечто на ногах княжеских получше увидать.

А Буривой за шкварники их – хвать, да лбами – бумм! Аж даже стук послышался явственный от сего мощного сшибания.

Отшвырнул Бурша тогда стражей назад, и они в беспамятстве на пол шмякнулись. Ну а он к братцу тогда поворачивается, мишуру волосяную с себя срывает, плётку свою из-за пазухи вытаскивает, да к нему и обращается не совсем ласково:

–Ну что, Гонька-подлец – вот мы с тобою и встренулись! Сейчас я тебя, мерзавца сугубого, лечить тут буду! И уж за лекарство такое болючее, прошу, меня ты не обессудь!

–А-а-а! – взгорланил было липовый князь.

Перевернулся он на пузо и полез, точно ящерица, прочь с кровати.

А Бурша тогда к нему проворно подскакивает и с таким наслаждением перетянул братцу лекарством поперёк ляжек, что тот аж на воздух вознёсся и возопил в семь раз громче. Ну а Буривой на вопли его не обращает внимания и знай себе предателя вовсю-то стегает… У Гоньки над спиною и над задницей туман даже какой-то тёмный образовался. Это видно сила нечистая душу его с телесами так покидала…

Наконец, стеганул Бурша плетицей во последний свой раз, и туман этот гадский враз тогда и пропал. Обмяк Гонивой тут же студнем этаким бессильным, и слёзы очистительные из глаз у него покатились…

Буривой же рыдать ему не мешал. Засунул он плётку целящую опять себе за пазуху, рядом с плаксой этим уселся на мягкую кроватку и по плечу ему похлопал этак слегонца.

–Ну что, братишка, – Гонивоя он спрашивает, – лучше тебе теперь? Малёхи уже полегчало?

Обернул к нему Гонька лицо, слезами сплошь залитое, и, всхлипывая, ему говорит:

–Эх, брат, брат – где же ты раньше-то был со своим лечением пользительным? Полечил бы ты меня ранее, глядишь, и не натворил бы я бед этих страшных…

–А-а, выходит, это я виноват в том, что ты сволочью стал? – Буривой в ответ усмехается, – Ну, извини, брателло – чуток не доглядел!

Бросился тогда Гонивой брату в объятия, и крепко-накрепко его к груди своей он прижал.

–Прости меня, брат! – воскликнул он покаянно, – Это я во всём виноват, один лишь я! Ну, будто пелена теперь с души у меня спала – будто и я это ныне, и не совсем-то я!..

Быстро затем облачился Гонька в свою одежду, и Буривоя попросил он в княжеское платье обязательно переодеться. Затем вызывает прежний князь к себе глашатая и повелевает ему тотчас вече народное на площади собрать. А тех лекарей всевозможных отослал он к такой-сякой бабушке: я, сказал он радостно, теперь выздоровел полностью и окончательно, и спасибо за это не кому-нибудь, а родному моему брату!

Через час центральная Красная площадь была полным-полна местным народом. Взошли тогда Буривой с Гонивоем на помост высокий, после чего Гонивой брату знаки власти княжеской передал и поклонился ему в ножки его самые.

–Вот, – заявляет он громким голосом, – это мой брат старший и ваш князь законный великий герой Буривой! Прошу любить его, братцы, и жаловать!.. Али, может, кто скажет, что его он не признал, а?

Толпа вначале ну будто обмерла. Такая тишина там наступила, что, казалось, муха пролетит, и её будет слышно. А потом словно гром по площади прокатился. Это взорвалась толпища криком неистовым, и в том крике радость великая явственно слышалась…

–Да это же и впрямь Буривой! – орал кто-то всех громче.

–Точно он! – не отставали и прочие.

–Ага, Буривой!

–Он, братцы, он!

–Слава князю Буривою!

–Слава князю Буянскому!

–Да здравствует Буянская наша держава!

Такими и похожими восклицаниями наполнилась площадь та агромадная…

А когда поутихло чуток ликование небывалое, то Буривой руку тогда поднял, тишины прося, и вот что возвестил он голосом громогласным:

–Спасибо, что признали меня, дорогие вы мои буянцы! Долгих три года я, обманутым будучи, в местах поганых мытарствовал, и те мытарства ужасные доброй школой для меня стали. Восстановим же поскорее в княжестве нашем исконную правду, и будет у нас сызнова добро везде да лад! С Богом, друзья мои! Всё отныне в наших руках!

И развернул Бурша деятельность страстную по восстановлению порядка в их государстве. Кликнул он клич громкий по всем городам и весям, чтобы дружину собрать себе прежнюю, и потянулись в Аркону те из его друзей боевых, кто ещё остался жив. Да и многие молодые витязи послужить любимому князю желание пылкое изъявили…

Наёмников же иноземных, за редким исключением, Буривой поразогнал на фиг, ибо на своих он куда более полагался, на молодцов, то есть, на буянских…

В общем, за короткое время воспрянула держава их духом бодрым, и всё, что было доселе там плохо, опять поделалось хорошо и здо?рово.

И вот однажды призвал Бурша к себе младшего брата и вот о чём его он спрашивает:

–А скажи-ка мне, пожалуйста, братуха, не знаешь ли ты часом, как нам победить колдуна этого, Мардуха? Ты ж ведь в замке его заколдованном не один раз бывал и должен там вроде бы многое знать…

Призадумался тогда Гонивой, помрачнел лицом сильно, а потом покачал он головою, да и говорит:

–Отбрось ты лучше эти мысли, брат Буривой. Колдуна Мардуха не одолеть нам с тобою. Супротив него оружия же никакого как будто нету, так что оставим лучше всё как есть…

–Э, нет, – Бурша ему возражает, – ты, брат, не прав. Есть оружие против этого колдуна, и ты сиё оружие уже испробовал на своих ляжках.

–Как?! – не поверил ему братан, – Да неужто эта вот простая нагайка самого Мардуха сумеет в ад спровадить? Вот эта вот плёточка, да?

–Ага, она, брат, самая…

Недолго Гонивой тогда колебался.

–Ладно! – по плечу он Буршу вдарил, – Где наша не пропадала! Пошли, давай, покажу я тебе кой-чего в том замке…

А как раз было полнолуние. Время это вполне подходящее для приличной драчки. Оставил Буривой воеводу заместо себя Арконою править, сели они с Гонивоем в ладью быстровёслую да и поплыли скорёшенько к Заколдованному тому Острову. Ну а как ткнулся их корабль в бережок песчаный, то велел князь команде прочь отчаливать, невдалеке стать на якорь и их с братом там обратно ждать.

Спрыгнули они на сыпучий песок и подались тут же вглубь острова.

Идут и промеж собой разговаривают.

–Послушай, брат, – спрашивает Бурша у Гонивоя, – а кто может быть та девушка, которая меня спасла? Ну, помнишь, я тебе об этом случае ещё рассказывал?

–Хм, – пожал плечами Гонька, – а бог его знает кто. Не ведаю я, кто она такая…

Но вдруг он резко остановился и на брата недоумённо воззрился.

–Постой, постой, – схватил он его за руку, – Слышал я как-то, что есть у Мардуха дочка единственная, да только он с нею будто бы на ножах… Ведьма она, говорят, страшная, облезлая вся такая, в соплях, во вшах, в бородавках…

–Хэ! – усмехнулся на это князь, – Тоже мне ещё скажешь! Нашёл с кем мою кралю сравнивать! Какие тебе ещё бородавки – она же красавица, ага!

–Ну, тогда я не знаю, – Гонивой ещё раз плечами пожал, – Волшебница какая-нибудь приблудная, может, то была. Или тебе просто-напросто всё это показалося.

А вот уже и замок. Чёрным он был, мрачным прям донельзя, и пустынным с виду совершенно. Ворота же главные раскрыты были буквально нараспашку.

Осторожно по брусчатке ступая и настороженно вокруг озираясь, прошли оба брата внутрь замка, и повёл Гонивой Буршу прямиком в большой зал. Смотрит князь, а кругом пылища везде лежит слоищем толстым, паутина в углах висит рваными лохмотьями, и такое подступило у него ощущение, будто бы в этом замке никто и не жил уже давненько.

–А где же здешняя стража? – опять Бурша брата спрашивает, плётку волшебную в руке сжимая, – И где собака та страшная с огненными глазами?

–А бог его знает, – тот ему отвечает, – таковых я тут не встречал…

Наконец, пришли они в нужную залу. Бурша глядь – преогромное зеркало висит на одной из стен, и в том зеркале движутся их тени.

–А ну-ка, брат, – попросил Гонивой князя, меч свой из ножен вытаскивая, – Жахни-ка по этому зеркалу мечом моим сплеча!

 –Да ты чо, Гонька – оно же разобьётся к чертям! – удивляется Буривой предложению странному.

–Нет, ты жахни, жахни, – не отставал от него младший, – а не то я сам сейчас жахну…

Ладно. Сунул Буривой нагайку свою за пазуху, взял меч из рук брата, размахнулся молодцевато да – бац! – лезвием, значит, стальным по стеклянной поверхности!

И вот же чудеса – не только сиё зеркало не разбилось на части да не растрескалось, а даже и звука никакого от удара не было!

–Во-о-т, – протянул Гонька довольно, – а ты говорил, разобьётся…

Взял он у Буривоя меч свой вострый, вложил его обратно в ножны, а потом отходит от зеркала шагов на пяток и говорит Буривою задорно:

–За мною, братан! Делай, давай, как я!

Разбежался он затем прытко да в зеркало то – прыг!

И тут же за гладкой поверхностью он скрылся. И даже шороху какого-либо с той стороны не послышалось.

«Что ж, – думает Буривой, – надо, видно, и мне за ним прыгать. Эх, была, не была – где наша не пропадала!»

Разбежался он весьма стремительно и бесстрашно на зеркальную поверхность прыгнул. Да в тот же миг из залы он пропал, словно в той зале отродясь никого не бывало.

Никого-то никого, да только что это на полу у зеркала волшебного валяется? Никак плётка какая-то? – Да точно же плётка Маргонина, чья ж другая-то! Потерял её, видно, прыгун Буривой, когда от пола мощно отталкивался.

Вот так дела! Да куда ж без оружия-то в этом чёртовом замке!

Эх, пропала, как видно, Буривоева бедовая голова! Обмишурился он, бедолага, дал впопыхах крепкого маху…

А Буривой после прыжка того безоглядного очутился внезапно в месте каком-то непонятном. Осмотрелся он окрест перво-наперво – ну, думает, тут и красота!

 Да что красота – красотища! Полный отпад! Рай прямо какой-то, лепота!..

Только вот Гонивоя нигде было не видать. Позвал его Бурша громким голосом, но не услышал в ответ ничего. Эх, думает он с досадою, куда ж это мой братан-то пропал? Надо его здесь поискать…

И пошёл он, куда глядели его глаза, не переставая обстановке чудесной искренно удивляться…

Там был роскошнейший золотой сад. Да-да, не зелёный, а золотой! Все деревья местные и пышные подстриженные кусты имели сплошь золотые ветви и стволы, и листва на них была золотою тоже. А зато вот цветы великолепные искрились и переливались всевозможными каменьями самоцветными. На ветках же сидели кое-где птицы чудесные райские, до того ярко и цветасто окрашенные, что можно было даже диву от вида их даться. Птицы пели каждая на свой лад невероятно приятными голосами и голосками, выводя всевозможные сложные рулады, чаруя собою слух и даря душе сладкую радость…

Им охотно внимая, Буривой пошёл в поисках брата по тому саду и вскоре увидал бегущую ему навстречу маленькую собачку. Собачка эта оказалась на удивление милой, пушистой и доброй. Она замахала Буривою завитым хвостиком и залилась мелодичным лаем…

Погладив и потрепав за холку собачку, Буривой пошёл дальше. Через короткое время вдали показался роскошный изумрудный дворец. Туда вела широкая аллея, покрытая утоптанным золотым песком и огороженная изысканнейшими цветочно-самоцветными клумбами.

К великому изумлению Бурши, по аллее гуляли какие-то люди. Это были молодые и прекрасные собою парни и девушки, одетые в до того потрясающие блистательные наряды, что их невозможно было даже и описать.

И то было воистину странным, но все эти шикарные кавалеры и дамы приветливо и ласково молодому князю улыбались. Парни ему с достоинством кланялись, махали дружески ему руками, а девушки подмигивали ему томно и загадочно, и поцелуи сладострастные воздушно ему посылали.

Буривой шествовал по аллее к сказочному сверкающему замку, а душа его быстро наполнялась великой гордостью за себя и потрясающим чувством собственной значимости.

О, это было колоссально – таким довольным и дюже важным он не чувствовал себя никогда!

У самого дворца Бурша остановился и принялся любоваться изяществом и совершенством его затейливых форм. Это было действительно великолепно! Дворец был воистину идеален и превосходен!

Внезапно ажурные дворцовые ворота растворились с мелодичным звоном, и в проходе показался некий высокий моложавый вельможа. Кавалеры и дамы тут же склонили пред ним свои головы. И Буривой понял, что это, наверное, здешний царь или, на худой конец, король.

–О-о! – воскликнул незнакомец певучим и звучным голосом, – Глядите, дорогие мои, кто к нам пришёл! Да это же сам князь Буянский Буривой, великий – нет, величайший земной герой!

И он артистически захлопал в ладоши.

Все придворные, естественно, не замедлили ему в этом вторить.

Шквал рукоплесканий приятно щекотал Буршины уши – он просто таял от восторга, сии звуки почитания своего жадно слушая…

Между тем моложавый этот господин подошёл почти вплотную и радушно повёл рукой, приглашая парня за собою.

–Прошу сюда, любезный мой князь, – вежливо он сказал, – Будьте моим долгожданным гостем, дорогой вы мой Буривой!

Они вошли во дворец и поднялись по самодвижущейся лестнице на широкую открытую веранду. Там стоял круглый малахитовый стол и ещё два стула, к столу приставленных и сделанных из какого-то прозрачного материала. Внутри одного из них явно просматривался человеческий скелет: он будто бы внутри кресла сидел, положив костлявые пальцы на подлокотники, и его белые зубы ясно из толщи прозрачной массы скалились и словно бы смеялись.

–Садитесь, князь, – указал хозяин Буривою на это странное кресло и сам тут же во второе кресло уселся.

Буривой осторожно присел на краешек своеобразного сидения, а затем внезапно соскользнул внутрь, будто бы в некое густое масло. Сидение моментально приняло форму его тела, и более удобного кресла он даже представить себе не сумел.

–Что это за кости? Чьи они? – спросил Буривой машинально. Спросил просто так, чтобы хоть что-то сказать, поскольку о пропавшем Гонивое он почему-то не думал больше нисколечко, да и всю свою прошлую жизнь не очень хорошо помнил.

–А, не имеет значения, – усмехнулся его загадочный собеседник, – ведь кресла нужны, чтобы нам служить, а обладатель этих костей вполне заслужил то, что получил…

–Разрешите представиться, князь, – слегка склонил голову незнакомец, – Моё имя Рамхуд, я царь и бог этого земного рая…

Тут он немного помолчал, сделав внушительную паузу, затем чуть заметно усмехнулся и проницательно глянул на князя, словно в душу его таким образом проникая.

А потом добавил решительно и властно:

–Я не люблю, дорогой Буривой, долго тянуть кота за хвост. Я предпочитаю брать быка, что называется, за рога. Мой девиз – это краткость, напор, победа и удача! Поэтому я сразу же предлагаю вам свою монаршую милостивую любовь, а также братскую крепкую дружбу. Забудьте вашу прошлую жизнь, князь – она была жалка и никчёмна. Возврат в неё более для вас невозможен. По всему, поэтому я предлагаю вам пройти обряд посвящения вас в высшие земные существа. В высшие, я повторяю – в избранные из избранных! Это величайшая честь для простого смертного, смею вас в том уверить!

–И что я буду должен для этого сделать? – подождав, пока Рамхуд окончит предложение, спросил заинтересованный Буривой.

–О, сущие пустяки! – в горящих очах царя запрыгали весёлые смешинки, – Ничего нету проще: вы, дорогой претендент, должны всего-навсего опуститься предо мной на колени и поклясться мне в вечной и преданной верности. Вот и всё.

Внимательно посмотрел Буривой на сидящего пред ним владыку. Что-то знакомое в его облике он уловил, что-то неуловимо знакомое…

Странное беспокойство зашевелилось у него в глубине души, под толстым слоем бездумного равнодушия и бесшабашного балдежа. Это чувство было едва ощутимым, но оно таки в нём проявилось.

–Э-э-э… пожалуй, нет, – покачал Буривой головою в знак сомнения, – Предложение ваше конечно лестное и интересное, но… как-то не по душе мне оно…

–Жаль… Жаль! – весело воскликнул моложавый царь, видимо, ни чуточки на отказ Бурши не обижаясь, – Ну, да этот ваш ответ сделаем пока не окончательным. Даю вам срок немного ещё подумать, друг мой нежный, скажем этак…до конца следующего вечера. Да!

И он предложил показать дорогому гостю всякие свои невероятные чудеса…

Что только наш князь там ни увидал: и плиты-самоварки, и разные кружилки и каталки, и улучшители радости, и увеличители сладости, и чудо-бани, и игры в балдоманию… Шик, блеск, красота, удивление – изыски хитроумные для ловли счастливых мгновений!

И обед был предоставлен ему просто великолепный!

Таковских вкусных яств и дивных напитков не пивал наш простак никогда и не едал!

 Ну, а под вечер дан был в его честь гостеприимным хозяином грандиозный разгульный бал. Буривой вовсю танцевал с красотками-дамами, и преисполнился он от их вида ладноприятного восторженно-восхитительным обожанием.

Ажник упрел Буривой, рьяно по залу скакавши.

Вышел он на балкон шикарный воздухом слегонца подышать. Глядь – ёлочки-палочки! – на том балконе в золотой клетке шустрая белка на колесе скачет. Самая она была с виду обыкновенная: ни шерстиночки на ней не было золотенькой, и ни блёсточки от самоцветных каменьев.

А тут и сам Рамхуд на балконе объявился, тоже, видать, освежиться туда выйдя.

–Что это за белка такая? – вопросил у него Бурша голосом пьяным, поскольку немало он уже винца приятного тяпнул.

–А ну её! – махнул тот в ответ рукою, тоже, как и Буривой, уже весьма-то пьяной, – Скачет себе и скачет… Дура она! В клетке таким самое место, а больше нигде…

И он отвёл от белки злорадный взгляд и сплюнул с балкона с каким-то брезгливым отвращением.

Вернулись они под ручку тогда в залу и аж до самой полуночи пили там, пели и плясали.

А потом Буривой захотел очень спать. Отвели его друзья новые в роскошную опочивальню и на пышном ложе его там оставили.

«Э-э, нечего мне зря кочевряжиться, – засыпая, подумал князь пьяный, – Тут ведь здорово, мило и радостно, не то что у нас там… Завтра же сообщу Рамхуду сиятельному, что я ему поклониться согласен…»

Тут он заснул окончательно.

И вот спит наш гуляка отвязный, и снится ему вскоре сон какой-то странный. Да не сон – кошмар! Кошмарище даже! Будто бы идёт он по лугу сказочному, и аж душа у него поёт от счастья. И вдруг – бух! – провалился он нежданно-негаданно в какую-то ямищу вязкую, и стало его в ту яму неотвратимо засасывать. Сначала по колена его в топь засосало, потом по пояс, по грудь, а затем и по шею самую… А кругом-то насекомые какие-то мерзкие кишат, лягухи склизкие квакают и лазают пузатые жабы… Жутко сделалось Бурше необычайно, заорал он громко, забился там отчаянно, да и… проснулся внезапно.

«Вот же, – смекает, – гадство! И приснится же такая чушная мура!»

Встал он с постели, весь потный и взмылённый, и поплёлся затем на балкон, поскольку, как он помнил, там фонтанчик журчащий был устроен. Придя же туда вскоре, пил он, пил воду хладностудёную и наконец-таки ею напился вдоволь.

Смотрит, а белка эта на колесе своём более не бегает, остановилась она и пристально на него поглядела.

«Вот же ещё нелюди, – подумал Буривой о местных с некоторым осуждением, – бессловесную животину в клетке тесной содержат. Да хоть она какая – хоть железная, хоть золотая, – а воля вольная всё одно неволи слаще!»

Взял он, да и выпустил белочку из её тюряги.

Та оттуда вмиг выскочила, довольно этак зацокала – скок-поскок на перила балконные, да и была такова.

А Буривой опять завалился спать.

И спал он аж до самого до обеда. После перепою вечернего неумеренного чуток он поснедал и чует – снова готов-то он куролесить там напропалую, бить бездумно баклуши да погружаться вовсю в балду.

Ну а под самый вечер назначенный приглашает царь Рамхуд его в свои апартаменты, на прежнее кресло его особу усаживает и о принятом решении его выспрашивает.

–Ну что, – говорит он этак властно, – Готов поклониться мне, Буянский князь? Или, может, тебе тут не нравится?

А Буривой-то совсем уже к тому времени был пьяный. Хотел было он сказать, что да, мол, поклонюся сейчас, а сказал языком заплетающимся вот какие слова:

–По… по… пошёл-ка ты, лучше в зад, а!

Сам даже он не понял, как такие поганые словеса с языка у него сорвалися. Это, наверное, не ум Буривоев с царём прилипчивым разговор-то вёл, а душа его свободная с чёртом этим базарила.

–Что-о!!! – взревел царь райка земного не своим голосом, – Я – в зад!!! Ах ты, мерзкий паяц! Князишка жалкий! Дурак буянский! Дегенерат!..

И едва лишь царина ояренный хуления эти гневные прорычал, как изменилось всё вокруг чрезвычайно: пропал дивный сад с дворцом шикарным куда-то с концами, и на их месте появился прежний заколдованный замок. Вместо же Рамхуда моложавого увидел поражённый Буривой того самого страшного старца, который рвался тогда к больному Гонивою, да получил за то от Бурши полный укорот.

Ну а заместо благородных господ и милых дам появились в пыльной зале мертвецы ужасные с пылающими злобой глазами, которые не прежний фимиам, а гнилостный жуткий запах вокруг себя источали.

–Взять его! – указал Мардух-Рамхуд на оторопелого князя, – Руки ему крепко связать и подвесить негодяя под купол под самый! И впустите сюда Грызавра – пусть он сторожит этого подлеца. Будет чем позавтракать нам завтра…

И всё было мертвецами исполнено моментально. Буривоя они тут же поймали, покуда он впопыхах плётку свою потерянную за пазухой-то искал, связали прочнейшею вервью ему запястья и вздёрнули его аж под самый потолок зальный.

После этого вся нечистая банда восвояси оттуда убралася, и выскочила в пустынный зал та самая чудовищная собака, которая давеча в лесу его чуть не догнала.

«Всё, теперь я точно пропал! – с горечью подумал в который уже раз попавшийся князь, – И что у меня за судьба такая – ну, из тюрем всяческих буквально же не вылезаю!.. Вот, сожрут меня завтра эти гадские упыри и косточек, наверное, от меня не оставят! Эх, садовая моя голова – и где же плётку я, болван, утерял-то?!»

Целую почти ночь мучился бедный князь, на верёвке своей кулём вися. Руки у него совсем онемели, а всё тело растянутое так болело, что и не передать. Пот катил с чела его градом, и он уже жизни своей даже был не рад…

И тут вдруг – тракш! – провернулся вдруг барабан, к которому другой конец верви был привязан, и опустился Буривой вниз на целую пядь. Потом опять что-то в барабане тракшнуло, после чего принялся несчастный князь помаленечку вниз опускаться…

«О, боже праведный! – пронзила его мысль ужасная, – Я ж, к чертям, опускаюсь! И скоро до меня эта тварь достанет!.. Нет, уж лучше бы те упыри меня съели – они же, наверное, прикончат меня, прежде чем жрать будут, – а этот ведь гад живьём с меня мясо будет сдирать!..»

И действительно – едва Буривой пониже-то опустился, как страшная псина азартно завыла и стала тяжело вверх подпрыгивать, клацая в воздухе громадными клыками. Ну а Буривой стал при каждом его прыжке вверх подтягиваться и из последних сил пытался ноги повыше задирать, чтобы псина адова его в прыжке не достала…

Но слишком долго эта гимнастика продолжаться не могла: ещё чуть-чуть, ещё самую малость – и огненные клычищи Буривоеву ногу ухватят!..

Изнемогший до донышка Буривой приготовился уже к мукам дикой боли, а затем и к смертушке своей неминучей…

И вдруг он слышит – что за чушь? – послышалось где-то цоканье рассерженной белки! И едва лишь звуки эти не страшные долетели до слуха адского пса, как взвыл он испуганно, от Буршиных ног вмиг отскочил и в дальний угол, дрожа, забился.

А Буривой чуть ли не полумёртвый на верёвке своей повис.

Ещё громче тогда белка зацокала, соскочила она с окна на мраморный пол, трижды в правую сторону поворотилась и – в прекрасную девушку превратилась!

Та ж самая это была краля, которая Буршу в лесной избушке выхаживала! Она, она – ну она же самая!

У висящего Бурши от её прелестного вида аж даже силёнок в теле прибыло. Девушка же к верёвке проворно кинулась и медленно проворачивать барабан стала, вниз Буривоя таким образом опуская…

Однако совсем освобождать она его не спешила. Упёрся Бурша в пол ногами, но так и остался стоять с поднятыми вверх руками. Девица же к нему подплыла, будто пава какая, и насмешливо в глаза ему глянула.

–Ну что, герой Буривой, – сощурившись весьма ехидно, она его спросила, – так тебя здесь оставить или, может, совсем тебя освободить?

–Это дело твоё, – твёрдо ответил Буривой, – Коли желаешь смерти моей бесславной – так меня тогда оставь. Ну, а ежели… женою моею хочешь стать – то освободи меня тогда сей же час!

–Что? Что ты сказал?! – словно не веря своим ушам, вопросила красавица, – Ты и в самом деле выйти за себя мне предлагаешь – или просто надо мною прикалываешься?

–Жизнью своей клянусь! – воскликнул Буривой без раздумья голосом страстным, – Будь женою моею верной, девица прекрасная!

Обрадовалась тогда красава незнамо прямо как. Быстро она верёвку вниз опустила и развязывать принялась, торопясь, Буршины запястья…

–Как звать-то тебя, спасительница моя славная? – пожирая её глазами, вопросил радостный князь.

–Лелена я, дочь колдуна Мардуха коварного, – ответила она тотчас и, усмехнувшись, добавила: Удивлён, наверное, милый князь?

–Вовсе и нет, – таков был его ответ, – Ну ни капельки даже. Я так и думал, что ты дочка этого Мардуха, едва узнал от Гонивоя о её существовании. Помнишь, в подвале здешнем, когда ты крысою мне показалася, я ещё Лелею тебя называл? Ну, как знал, а! Выходит, это, Леля, судьба… Она навеки нас с тобою связала!

В это время путы были окончательно развязаны. Обнял тогда Бурша Лелену руками непослушными и поцеловал её, не спросясь, в алые её губы. И она его порыву страстному совсем даже не противилась.

Но потом всё же отстранилась она от него слегка и говорит ему этак ласково:

–Не время, свет Бурушка, сейчас нам миловаться. Видишь – утро уже настало. Пора нам с колдовским этим гнездом по-человечески разобраться…

И вытаскивает она у себя из-за пазухи Маргошину чудо-нагайку.

Ох, и обрадовался наш Буривой, когда оружие своё грозное вновь обрёл! Взял он плётку в руку правую да и принялся хлестать ею куда попало, словно с воображаемым врагом яро сражаясь…

–Грызавр – ко мне! – приказала тут Леля страшному зверю, который тихо и мирно в углу своём сидел.

Тот нехотя приказанию властному подчинился и приблизился к ним, шерсть на загривке вздыбив. Ужасно вблизи он был страшным – ну крупнее и грознее любого льва!

–А ну-ка, дорогой Буривой, – обратилась Лелена к напрягшемуся непроизвольно князю, – огрей-ка своей плёткой это чудовищное создание! Бей, не робей, да увиденному сильно не удивляйся!

Тот и лупанул грозному псу с размаху по спиняке.

Бах! Сполох взорвавшийся заставил его на мгновение прикрыть очи, а когда он веки свои разлепил вновь, то увидел вот что: на месте страшного громадного Грызавра сидела… та самая милейшая собачка, которая намедни в саду дивном его встречала!

Завизжал, затявкал пёсик сей забавный, и принялся вокруг них бегать и скакать радостно.

–Вот и славно! – оценил Бурша превращение это окончательное – Таким, Грызавр, ты мне больше нравишься…

–Давай, ему имя дадим другое! – предложила тогда Лелена задорно, – Пускай он Шариком теперь будет! Шарик, Шарик – голос!

И до того громким и звонким лаем Шарик новоназванный там залился, что у наших мстителей уши даже слегка позаложило.

–Ну что, – сказал задумчиво тогда Буривой, плетицей стуча себе по ладони, – приспело времечко сиё дело нам позакончить… Я, Леля сейчас к папаше твоему смотаюсь, и покалякаю с ним, с колдуном треклятым, по душам. Ты же тут пока оставайся и жди меня здесь терпеливо. Не следует тебе схватку нашу смертельную видеть…

–Ну, уж нет, я пойду с тобою! – ответила ему Леля непреклонно, – Что я тебе – барышня что ли какая напомаженная?

–Нет, ты останься!

–Нет, я пойду!

–Останься!

–Фигушки-макушки я тут останусь! Я ведь жена твоя будущая, и мне надобно быть с моим мужем!

Видя, что Лелю ему никак не переспорить, согласился тогда, скрепя сердце, Буривой и, крепко сжав в руках чудесную свою плётку, сказал азартно:

–Что ж, ладно, я согласен. Сигаем тогда оба в золотой сад!

Разбежался он, что было прыти, и за черту колдовскую враз перепрыгнул. И едва лишь он в саду дивном сызнова очутился, как тут как тут и Лелена уже оказалася. Да не одна, а с Шариком визжащим на руках.

–Он нам может тут пригодиться, – сказала она предприимчиво и улыбнулась Бурше премило.

Огляделись они вокруг и видят, что с садом этим какая-то случилась непруха. Птицы более там не пели – их вообще-то нигде и не было. А золотые листья и самоцветные цветочки вроде как на глазах у них засыхать стали, чернеть быстро и этак некрасиво корёжиться…

–Фьють! – присвистнул тогда Буривой поражённо, – А саду-то, видно, каюк пришёл! Тут теперь вроде как осень…

Опустила Леля на землю холодную своего шустрого пёсика, и он, тявкая, вперёд тут же бросился да и скрылся вскоре за дорожным поворотом. И Бурша с Леленой тоже туда направились, взявшись крепко за руки и вокруг оглядываясь. И то, что они скоро увидели, поразило их весьма-то немало. Они увидали, что кавалеры и дамы, стеная и причитая, по саду увядающему в панике металися и выкрикивали в большом отчаянии следующие слова:

–Мы пропали!

–Глядите, глядите – всё же разрушается!

–Нам конец!

–Нам кирдык!

–Нам всем тут крышка, господа!

–Ой, подходит времечко за зло своё нам отвечать!..

И тут вдруг эта оголтелая орава Буршу с Лелею вдруг увидала.

Пуще прежнего они тогда разъярилися и от бешенства свирепого аж заколотилися. И видят наши мстители, что прежняя яркая красота стала вдруг галантных этих кавалеров и дюже обворожительных дам на глазах прямо покидать. Лица их писаные быстро весьма пожухли и по-жабьи сморщились, одежда прекрасная в рубища какие-то начала превращаться, и не прошло и минуты даже, как на месте изысканной этой публики мертвецы стояли распухшие, смрадом протухшим вокруг разя и кулаками Бурше грозя.

–Это он во всём виноват! – орали трупы ходячие яростно и гнусаво.

–Он, он!

–До него тут всё было клёво!

–Это он мир наш отравил!

–Он, проклятый, его изничтожил!

–Убьём же его за то!

–Сожрём негодяя живьём!

–Сожрём их обоих!..

И они двинулись всей своей жуткой массой на стоящую, словно в ступоре, нашу парочку. Всё ближе и ближе они, вопя и визжа, подходили, всё явственнее и нестерпимее делался вокруг них смрад…

–Ну, уж это вряд ли, чтоб вам нас сожрать! – очнувшись внезапно, преисполнился Бурша ярью, – Руки у вас коротки, вонючие уроды! И у меня для вас, голубчики дерьмовые, гостинчик один ужо приготовлен!

Заслонил он Лелю собою да как хлестнёт ближайшему упырю по гадкой его морде! Тот, как подрубленный, на землю упал, скорчился, сморщился, да вмиг и пропал. А Бурша уже и второго, третьего, пятого со свистом разящим стегает…

И нескольких минут там не минуло, как исхлестал князь живых мертвецов всех до единого, и всю их мерзкую и страшную банду в небытиё он, кажись, спровадил.

–Гляди-ка, Леля, – воскликнул наконец Буривой, пот с чела утирая, – будто и не было их никогда! Ни следа, ни запаха от придворной братии не осталося!

–А ничего странного тут и нету, – спокойно ответила ему Леля, – Они же людьми никогда и не были. Искусственные это твари… Бездушные создания…

–Ладно, – переведя дух малость, сказал решительно князь, – Шут с ними, с гадами отвратными. Пойдём, давай, далее…

И приходят они через пяток минуток к самому изумрудному дворцу Рамхудову. Глядь – а он-то не изменился ни капельки. Стоит себе как ни в чём не бывало, и стенами драгоценными богато сияет. Словно ржа разрушения, постигшая дивный сад, его вовсе и не касалася.

И едва лишь наша парочка вышла на площадку каменную перед палатами, как с мелодичным звоном отворились главные ворота, и в проходе ни кто иной, как сам хозяин здешний показался.

К удивлению немалому Буривоя, он внешне не изменился нисколечко – по-прежнему был поджар и моложав невероятно, поскольку силою какою-то защитною обладал он, вероятно.

–Ну что, Буянский князь, гостенёк мой нежданный, – загремел Мардух, презрительно усмехаясь, – Никак за смертью своей ты сюда явился? И девку эту продажную с собою ещё притащил?

–Отец! – воскликнула тут Леля призывно, однако колдун руку вперёд быстро выкинул и перстом на дочь свою указал.

–Замри, несчастная! – взревел он властно, – Не смей двоим мужикам меж собою мешать разбираться!

Та и застыла недвижно, где стояла, будто и в самом деле превратилася в статую каменную.

–Так зачем бишь ты сюда пришёл-то, князь Буривой? – почти спокойно переспросил Мардух, – Ну, отвечай же царю Рамхуду – я тебя слушаю.

Смело глянул Буривой в холодные и злобные очи колдуна. Прокашлялся он слегка и, плётку крепко в руке сжимая, так ему отвечал:

–У меня к тебе два дела имеются, колдун Мардух. Во-первых, куда ты брата моего подевал, Гонивоя-князя, а?

–Ха-ха-ха-ха! – довольно расхохотался фальшивый царь, а потом злорадно прорычал: Он мой, этот Гонивойка, а вовсе не твой! Он имущество моё, мой раб, моя вещь! И ежели ты желание имеешь глупое вернуть себе этого недоумка, то разгадай, князь, одну мою загадку. Она такова: кто сидит, тот стоит, а кто стоит, тот сидит, и кто жив, тот мёртв, а кто мёртв, тот жив! Отгадаешь – получишь своего братца, не отгадаешь – получишь шиш!

Ничего не пришло в голову Буривою по поводу отгадки сей загадки. Он сейчас туго весьма соображал, поскольку в сердце его клокотала благородная ярость…

–Не время нам с тобою загадками тут баловаться! – вскипая, словно чайник, он гаркнул, – Выходи-ка лучше на бой, колдун поганый, поскольку смерть твоя за тобою пришла!

–Хэ, смерть! – скривившись презрительно, хмыкнул тот в ответ, – Да неужто ты думаешь, безмозглый ты олух, что плётка Маргонкина хоть чуть-чуточку тебе поможет? Ты дурак, Буянский князь! Это ты у меня сейчас подохнешь – ты, а не я!!!

Последние слова он прорычал до того яро, что Буривой даже отшатнулся назад. Чудовищная злоба, излучившаяся из очей колдуна, буквально его всего прожгла.

А Мардух той порою, не отрывая своего огненного взора от застывшего Буривоя, принялся вытворять руками мановения некие плавные и стал бормотать гортанно странные словеса…

Всё вдруг поплыло и смазалось у князя перед глазами: и дворец изумрудный, и колдующий Мардух, и сам воздух, кажется, бешено закачался…

Сколько длилось это чародейство чудодейственное – бог о том весть, а только пал на земельку наш бравый молоде?ц, и потерял он внезапно всякое равновесие. Плётка волшебная выпала из руки его ослабевшей, и утратил заколдованный Буривой управление всякое своими членами.

А Мардух, видя что враг его сделался парализованным, двинулся не спеша вперёд. Он вытащил из золотых ножен преострый кривой нож и впился очами безумными в откинутое Буршино горло.

Сама жуткая смерть, казалось, приближалась неотвратимо к застылому Буривою!..

И вдруг, когда никакого спасения вроде уже не было, произошло нечто совершенно нежданное, изменившее ход событий чрезвычайно.

Это звонкий и громкий позади колдуна раздался лай!

–Тяв-тяв-тяв-тяв! – буквально за спиною у Мардуха Шарик подкравшийся яро залаял.

И до того сильными и неожиданными оказались эти агрессивные звуки, что колдун аж вздрогнул, отвёл от лежащего Бурши свой ядовитый взор и назад непроизвольно обернулся.

В ту же секунду спали с Буривоева сознания колдовские вредные чары. Схватил он лежащую плёточку моментально, на ножки свои резвые быстро прянул, и едва лишь Мардух вновь к нему повернулся, с такою силою по лбу колдуна перетянул, что тот громко вскрикнул, ножик свой выронил и за лицо руками схватился.

И… начал мгновенно на глазах стареть, пребыстро в старца прежнего превращаясь!..

Вот сделался он уже тем стариком ужасным, чей отвратный образ суть его внутреннюю являл, но изменения разрушительные на этом его не оставили. Плоть вдруг с костей его начала пропадать, и в скором времени на месте колдуна человекообразного скелет страшный, качаясь, стоял… Но и это было не всё. Почернели вдруг даже его кости, и стали осыпаться они на землю чёрным зловонным песком. Да и сама кучка песка на поверхности площадки каменной лежать не осталась, а стала она куда-то вниз быстро просыпаться…

Скоро совсем почти песка того там не осталося.

И тут вдруг Лелена отмершая подбежала туда стремглав и успела ухватить в свою ладошку горсточку этого тлетворного песка.

–Ох, и холодный же он! – вскричала она мучительным голосом и к Бурше руку протянула, потребовав у него громко: Дай мне плётку Маргонину, Буривой, дай скорее!

Тот машинально нагайку свою ей отдал, а она по руке себе как вдруг ею перетянет! Вспыхнули чёрные песчинки в тот же миг ярчайшим пламенем и подлетели они на воздух облачком сверкающим. А потом это облако во что-то плотное внезапно соединилося, на камни затем медленно опустилося, и очутился вдруг у самых Лелиных ног… маленький серенький котёнок!

–Мяу! – пискнул он жалобно, – Мяу-мяу!

У Буривоя даже буркалы от этого оборота нежданного на лоб полезли. Ну, слова даже молвить он не мог, а лишь таращился, как идиот, на этого котёнка…

–Дадим ему последнюю возможность искупить своё зло, – улыбнувшись Бурше премило, Леля молвила, – Пускай душа его непутёвая в этом котике поживёт. Человеком быть пока ему рановато…

–Ну, что же, – пожал плечами Буривой, – значит, так тому и быть. Знать, судьба его так решила…

И тут вдруг он вспомнил:

–А где же брат мой, дорогой Гонивой?.. Что там каркал Мардух про свою загадку? Мол, и стоит кто-то, и сидит в то же время?.. Подожди-подожди – да это же стул тот чародейский, наверное! Он, он – больше некому! Стул ведь стоит, а скелет в нём сидит. И он вроде мёртв, а на самом деле жив! Ей-ей!

Тресь! Звук чего-то ломающегося и разрушающегося привлёк в этот миг их отвлёкшееся внимание.

–Смотри, Бурша, – воскликнула тревожно Лелена, – дворец-то как почернел! Того и гляди рухнет!

Кинул взор Буривой на изумрудные те палаты, а они и впрямь-то покосились изрядно и цвет свой прекрасный начисто потеряли. Были те стены роскошные изумрудными да зелёными, а сейчас они поделались чёрными такими, аж пречёрными. И трещины вдобавок зазмеились на них глубокие…

Приближалося явно мгновение, когда во прах грохнется сиё чудо-строение…

–Я сейчас! – крикнул Бурша отчаянно и стремглав бросился в покосившиеся врата. Внутри тоже уже всё рушилось: мебель шикарная падала и рассыпалась, а колонны полированные трескались и шатались…

Самодвижущаяся лестница, конечно же, не работала. Прыжками двухсаженными оленьими понёсся Буривой тогда наверх. Ага, вот наконец и та веранда треклятая! А вот и стул тот прозрачный со скелетом, внутри сидящим! Не помня себя, подбежал Буривой к заколдованному стулу и по сидению его с разбегу плетицей своей хлестанул. В то же самое мгновение прекратилося действие заклятия ужасного, и на месте стула прозрачного живёхонький Гонивой появился, будто бы на чём-то незримом сидящий. Без опоры своей колдовской оставшись, шмякнулся он тотчас на зад и на взмылённого Буршу недоумённым взором уставился.

–Что случилося, брат? – воскликнул он, ничего не соображая, – Что было со мною?.. И где это вообще я?

А в это время грохот раздался в глубине здания. То начали палаты царские рушиться окончательно…

–Тикаем! – заорал Буривой, за руку Гоньку хватая, – Прыгай с балкона, братан! Да быстро же! Давай!

Подскочили они к балконному краю и соскочили, не телепаясь, на землю садовую, покрытую сплошь листвою чёрною. И едва лишь они кубарем по земле покатилися, как рухнул дворец с шумом великим, и на месте, где он только что высился, чёрные вихри, ревя, лишь взвилися.

–Фу-у! – выдохнул из себя Буривой с облегчением огромным, – успели мы таки, Гонька! Сделали всё же дело доброе!

А тут и Леля к ним бежит вместе с Шариком тявкающим, держа на руках котика своего пищащего.

То-то радости им было, что наконец-таки приключения их позакончились!

А спустя ещё какое-то время разрушился мир этот навный до последнего своего камешка, и очутилась наша троица боевая в прежнем заброшенном замке.

Никого-то он собою более не пугал, потому что обыкновенным каменным зданием теперь стал.

Возвертались они в свой дом, в град Аркону белокаменную, и зажили с тех пор дружно и счастливо. Буривой женился вскоре на красавице Лелене, да и Гонивой себе супружницу выбрал по нраву, и настали в их державе, как и в прежние славные времена, мир прочный да добрый лад.