Сказка о верности или откуда появились русалки ч.1

Было это или не было, мы точно не знаем, а только жил, говорят, в старину один царь, по имени Дарилад, и были у него три дочки-красавицы: Узора, Дивзора и Миловзора. Не чаял Дарилад в дочерях своих души, поскольку действительно они были хороши, особливо младшая из них, семнадцатилетняя Миловзора. Уж такая она была собою раскрасавица, что не только парням молодым ужас как нравилась, но ещё вдобавок и усатым дядькам и даже тщедушным бородатым дедам. Да что там люди – птицы, бывало, в ветвях замолкали, когда царевна молодая по саду гуляла, ветер буйный явно стихал, и даже солнце красное ярче с неба сияло…

Сами стихии земные и небесные красоту несравненную ценили, выходит, и прославляли.

Ну а Дарилад и подавно дочек своих уваживал, и хоть нравом царь крут был невероятно, но в их присутствии сразу же он осаживался и душевно как бы разглаживался. Многие из местной и дальней знати свататься к царевнам пыталися, богатые дары им присылали, горы золотые и райскую прямо жизнь девицам обещали, но… Дарилад всем женихам отказывал, поскольку не хотел с дочерьми расставаться. Конечно, эгоизмом его это объяснялося и форменным ещё самодурством, ибо, как ни крути и разлуку не оттягивай, а на то они и дочки, чтобы их отдавать, а не возле себя чтоб держать. Только вот указчиков себе великий царь не терпел, и то зная, все вокруг помалкивали, поскольку владыкою Дарилад был первостатейным, и распространялось его могущество аж на целых полсвета.

И вот как-то раз поехали три царевны на лодке по реке кататься. Не одни, само собою – царь дочерей всемерно охранял и никуда без челяди верной их не пускал, так что были там мамки всякие да няньки, и стражников вдобавок малый отряд. Так вот, поплыли они, значит, по водной речной глади, песни весёлые при том напевая, да и… пропали. Как словно в омут канули! Вечер уже наступил, затем ночь тёмная везде разлилася, а от уплывших гуляк ни слуху, ни духу…

Всполошился Дарилад жутко, разъярился очень, огневился, послал он на поиски дочерей людей верных, а сам от волнения не сомкнул даже глаз: словно тигр бешеный по клетке метался…

Вот и утро уже наступает, солнце на востоке красит небосвод ярким светом, и приносят слуги бойкие царю страшную весть: все три его дочери похищены неведомо кем!

Нашли слуги лодку от города далече, у самого, значит, песчаного берега, а в той лодке все были мёртвые, акромя одной бабки, с ума сошедшей; ну а царевен, выходит, вовсе там не было. Учинил воевода опытный на месте происшествия тщательный розыск, да только следов нападавших не обнаружил он вовсе. По осмотру же павших тел никаких ран и увечий сыскано на них не оказалось, так что сделано было заключение, что умерли людишки от великого страха. Частично это подтвердила и бабка оставшаяся, вопя непрестанно о каком-то чудище крылатом, дочек царских вроде бы как укравшем…

Вот такие-то дела: было в царстве их ранее счастье, да настала там вдруг беда!

Поседел царь Дарилад от горя-печали, а царица-матушка так и вовсе чан слёз по дочкам своим пролила. И очень многие в государстве том искренне убивалися, особливо молодые парни, поскольку любили люди умыкнутых царевен и впрямь.

И кликнул тогда государь клич великий по всем своим краям: помогите, мол, люди добрые, пропавших царевен сыскать, а кто их отыщет, то любую из них в жёны сможет тогда он взять, и получит ещё за храбрость целых вдобавок полцарства!

И надо сказать, охотников на это дело рисковое нашлось немало. Не только местные витязи на зов царя в стольный град явилися, но понаехали ещё и из других стран всякие авантюристы. И уж выяснить истый мотив их порыва было трудновато: кто-то и в самом деле любовью к девахам знатным пылал, а кто-то просто-напросто на земли обещанные позарился. Да царю Дариладу копаться в их душах не хотелось ни мало, ибо был он довольно стар, часто весьма уже похварывал, и смерть свою видел совсем не за горами – а посему без дочек любимых жизни своей более он не желал.

Получили воины бравые из царских уст себе задание, да и разъехались оттуда кто куда, а венценосная чета обречена оказалась на долю жалкую, ибо ничего нету хуже, чем догонять да ждать…

А надо вам сказать, что среди вассалов царя Дарилада был один захудалый князь, кня?зишка даже, по имени Улад… Хм, имечко конечно у этого дядьки было то ещё – ну вовсе же для него не гожее! Вот ежели бы его звали Неладом, то попало бы такое именование в самую десятку, поскольку никакого лада он отродясь в руках своих не держал. Да и князем он назывался не по чину, а больше по наследству, ведь никаких земель да имений у этого неудачника никогда не было, а был всего лишь дом большой деревянный, старый-престарый и дышащий на ладан, один-единственный тоже старый слуга, и ко всему этому три сына в придачу. Матушка их лет пять назад уже как скончалась, и жениться по новой старый князяка не стал, хоть и имел ещё такое желание. Слыл ведь Улад горьким пьяницей и никудышным хозяином, а такого муженька ни одна даже дура приобресть себе не чаяла.

Зато по душевному своему складу был Улад-Нелад натурою поэтической и мечтательной. Поэтому именами наделил он своих сыновей звучными весьма и ко многому обязывающими. Старшего звали Грома?н, только громы-молнии он не метал, а был парнем весёлым, развязным чуток и с виду толстоватым. Средний, То?ран, тоже не торил ничего и не таранил, а день-деньской как рыба молчал и рассудок имел явно туповатый. Ну а младшего звали всех краше – Бронебоем, да только о том, чтобы пробивать броню, не шло и речи, поскольку был он дурачком, умом слегка увечным. И хоть стукнуло княжичу осьмнадцать уже лет, но вёл он себя странно и был, как говорится, «с приветом»: игрался в бирюльки всякие и в куклы со всеми окрестными малолетками. Поэтому имя Бронебой по отношению к нему не звучало вовсе: все звали его Куколо?кой, за то что в куклы он был игрок. Бедный дурак только на эту кличку и откликался, а ежели папаша звал его Бронебоем, то он на сей звук и ухом, бывало, не вёл.

Олух он и есть олух, взятки с такого гладки: умом он просто до среднего понимания не дотягивал. Ну, дурак…

А к тому времени, как безбожный этот разбой случился, прошло уже месяца этак с три. Дарилад начал уже помаленьку надежду даже терять, поскольку охотники стали постепенно возвращаться, и все как один разводили они руками: нету, мол, нигде царевен-красавиц, пропали, дескать, оне с концами. Дарилад и войска во все стороны посылал, и с соседними владыками посланцами сообщался, и к знахарям да колдунам назойливо обращался, а ещё вестимо к жрецам, да только всё-то оказалось зря: толку от всего этого было меньше, чем кот бы, к примеру, наплакал. А когда царь дознался, что один из охотников-искателей обманул его нагло и вместо того, чтобы царевен разыскивать, в имении своём пьянствовал, то разгневался он страсть прямо как и этого обманщика послал враз на плаху.

Поток добровольцев после этого как-то и поиссяк. Растаяла надежда в людских сердцах, словно дым курительный на жреческих капищах да жертвенный от кострищ чад.

Тут-то Громахе и втемяшилась в бо?шку одна мысля: а не попытать ли и им с Торшей в деле этом счастья? А что – царь Дарилад уже наёмников стал на розыски посылать и немало деньжат каждому охочему отваливал. Ну, съездят они отсюда куда-нибудь подалее, денежки даденные проедят да назад и возвертаются. Чё с того – головы, чай, за то не лишатся…

–Мне это… – агитировал Громан брата, – Узора пуще всех из царевен нравится. Бойкая она да весёлая. Я таковых уважаю. А тебе какая больше по нраву?

Молчун Торан лишь плечами на это пожал.

–Дивзора что ли? – пытает его далее Громан, – Да вижу, вижу, что она, не отрекайся…

–Угу, – кивнул головой братан хмыреватый.

–Вот и славно! – подытожил разговор старший братец, – Стало быть, себе их и берём… Коли найдём, конечно. Ну а ежели нет – хэ! – и печали нету: не мы первые, не мы последние – вона какие орлы царевен искали, да все до единого с носом они осталися!

И отправились они к царю Дариладу.

По дороге туда Громаха не переставая языком чесал, и пришёл он к такому мнению, что третья царевна, Миловзора то есть, их с Тораном вовсе даже не достойна. Красотуля она была хотя и взаправду, да зато чересчур уж считалась умна, а коли жёнка мужа умнее окажется, то это не годится ну никуда же…

И верзила Торша его своими угуканьями в этом умозаключении твёрдо поддержал.

Наконец, предстают они пред самые очи царские. Дарилад сидел суров да печален, и его грозный вид ничего хорошего никому не сулил и доброй встречи не предвещал. Однако узнавши, с какой целью припёрлись оба этих молодца?, царское величество маленько духом воспрянул и заинтересованным оком на волонтёров глянул. А что, шурупит он мозгою, Уладовы отпрыски боярского ведь роду: хоть и бедняки, а вона зато какие – в плечах косая сажень…

Дал он им резвых коней из своих конюшен и доспехи вдобавок ратные, поскольку их батя давным-давно пропил все латы – а ещё маленько деньжат. Громаха перед царём ещё чуточек пораспинался, поклялся в верности ему и в любви к его дочерям и… к такой бабушке восвояси они отправились.

И вот долго или коротко блукали оба брательника по белому свету – скорее, конечно, долго, чем коротко, – а только достигли они в своём путешествии самих Алатырских гор. Как их в этакую даль занесло, сам чёрт даже не знает. Наверное, привела их к тому судьба. Глядят братаны – что за диво ещё такое образовалося? – туман какой-то зелёный на землю вдруг пал. И тихо сделалось вокруг ну невероятно. Стали они по туману тому вперёд пробираться, ехали-ехали, а тут глядь – никак впереди здания некие показалися? Пригляделись они получше, буркалы кулаками протёрли – точно же вырисовываются пред ними дома!

Туман сей загадочный постепенно растаял, и видят Торан с Громаном, что оказалися они в заброшенном сказочном городе. Постройки окрест были странными, сплошь каменными, и поражали они взоры путешественников формами своими невероятными. И ни души-то кругом не было видать, ни единственного нигде человечка там не сыскалося. Лишь коты бродячие по углам и закоулкам шарились во множестве изрядном, но витязей проезжающих они как видно боялися и лишь злобно на них зыркали из своих подвалов.

–Чего-то мне тут не по себе! – передёрнул плечами Громаха, – Настроение ну словно в могильном склепе…

–Угу, – согласился с ним братень, – Ага.

–Однако вечер уже наступает, – размышлял далее старший, – Надо нам где-то на ночлег тут определяться…

Проехали они ещё чуток, копытами коней по брусчатке поцокали, потом смотрят – ва-а! – показался впереди дворец громадный. Тоже, вестимо, безлюдный, ибо только лишь они к нему приблизились, как выскочила из дверей и окон кошачья большая стая, и во все стороны отродья сии кошачьи вмиг поразбежалися.

Чувствительный Громаха от испуга внезапного аж назад подался, а его брат туповатый повылупил лишь сильнее глаза. Ну а кони под ними заржали встревожено и ушами от страха запрядали.

–Тьфу ты! – сплюнул в досаде Громан, – Ишь, расплодилась здесь, нечистая сила! И чего они тут едят?..

Привязали они коней у каменной коновязи, а сами в палаты дворцовые направились. Заходят, окрест озираются – ну, думают, здесь и лепота!..

А и действительно – вокруг колонны стоят беломраморные, потолки сводчатые красками яркими играют, везде позолота, шик, блеск, красота…

И два трона резных на постаменте возвышаются.

Правда, вот, мебели никакой совсем нету. Одни полированные тебе полы. И нигде вообще ни пылинки…

–Странно, – почесал голову Громан, – Вроде никто тута не живёт, а гляди-ка – чистым же чисто. Хм! Может, тут невидимки обитают, а? Или бесплотные какие-нибудь твари?..

Ничего ему не ответил брат, лишь в очередной раз пожал он плечами.

–А-а! – махнул рукою Громаха, – Давай, братан, на полу укладываться. Чего уж тут выбирать-то…

Сказано – сделано. Подложили они под голову по седлу и мал-помалу на полу цветастом заснули.

А уж ночь-то тёмная на землю легла. Спят-храпят витязи аховые, в кошмарах страшных метаются, да вдруг оба разом и просыпаются. Слышат – дикий вкруг дворца вой поднялся, и ещё отчаянное конское ржание там раздалося. Кинулись они к окнам стремглав, глядь – двор огромный залит лунным сиянием, и в том сиянии видна масса копошащаяся – кошачья само собою, какая ж иначе-то! Облепили жуткие котяры коников братьевых, с ног их свалили, да вмиг и загрызли и почали, урча, жрать. Переглянулись братовья в ужасе несказанном, и у нервного Громана волосы даже дыбом на голове поднялися.

И тут вдруг двери в залу тронную заходили аж ходуном, а потом только тресь – настежь они распахиваются, и вваливается в палаты дюжина чёртова котищ агромадных, из коих двое так и вовсе были с собаку немалую…

Попятились братья назад, и у Громана даже зубы начали от ужаса клацать, а те котяры медленно этак да плавно к ним стали подступать, и их жуткие глаза горели зловеще багровым пламенем. Окружили они людей полукружьем и принялись расстояние меж ними сокращать. Вот они уже ближе подступили, ближе, ещё поближе…

Совсем уже близко подошли страшные коты и… вдруг как прыгнут!..

На этом месте интересном мы братьев несчастных покинем и возвертаемся к князьку Уладу, коий пил там всё это время и от влаги хмельной буквально не просыхал. Случилось у него в доме большое несчастье: помер внезапно старый верный слуга. Бедолага хоть и недостаточно, а всё ж таки негодяя Улада с Куколокою вдобавок, а как-то прокармливал. А тут схоронили они его, и поесть-то в дому стало нечего. Начал тогда папаня дурака-сына из дому гнать: иди, говорит, отселя куда знаешь – братьев ступай искать или пропавших царевен окаянных!..

О! – в помутнённый разум ему вдруг втемяшилось: а и действительно, пойду-ка я к царю Дариладу, возьму с собой Куколоку-раздолбая и отряжу его на розыск царёвых дочек. Глядишь, и деньжат царь отсыпет немножко. Монеты в плюс мне пойдут, а Куколока в минус, а там глядишь, может и ещё чего-нибудь судьба мне подкинет…

Пошёл он сынка свово искать и обнаружил его в саду играющим. Тот сидел на траве и смеялся, а вокруг него голубиная стая порхала.

У чокнутого Куколоки с животными вообще отношения были особенные. Любил он всякую живность любовью прямо великой, и те ему – странное дело! – отвечали полной взаимностью. Когда он с куклами своими не играл, то уж непременно с кошками, с собаками да с пернатыми забавлялся. Так и сейчас – облепила его голубиная целая стая и с рук у дурачка крошки шумно клевала. А он, оболтус, и рад: рот прямо до ушей у него был распахнут, и слышался из уст его идиотский смех…

–Эй, Куколока, – позвал его отец, – иди скорее сюда!.. Вот же ещё дурака бог мне послал, – рассерженно он добавил, – нет бы парочку голубей на обед нам поймать, а он с ними лишь цацкается!

Переодел он сумасшедшего в лучшую, какую была, одежду, взял его за руку, чтобы не убежал, и повёл затем в палаты царские. А по дороге втолковывает в голову его садовую: пойдёшь-де отныне прочь из моего дому, надобно, мол, тебе поискать пропавших братьёв…

Услышал то Куколока да в рёв:

–Не пойду я никуда! Братья плохие, они меня забижают!

–Цыц, болван! – рявкнул на него Улад, – Тебя никто здесь и не спрашивает! Пойдёшь, как миленький, а не то выпорю так, что ляжки на горбу загорятся!

И он плётку дураку показал, чем напугал его страшно. Уж чего-чего, а порки Куколока побаивался, ибо поколачивал папашка олуха прям нещадно.

Перестал дурачок от испуга плакать, вытер он сопли со слезами и замолчал.

–Вот и ладно, – сказал успокаивающе батяня, – А кроме братьёв, царевен ещё пошукаешь Царевны они красавицы – у-у-у! Нравятся тебе девахи красивые, дундук?

–Не-а, – покачал головой тетёха Бронебой, – Я их боюся. Они надо мною смеются…

–Хэх! – усмехнулся князюка, – Святая душа… Бабу ещё не знает…

И добавил ханжески:

–Прости мне, господи, окаянный мой грех, что посылаю я этого дурачка на верную смерть! Да уж иначе поступить я не могу – чем я его пропитаю, чем прокормлю?..

Наконец, заявляются они в палаты белокаменные, и просит Улад приставуче, чтобы пропустили его к царю. Дарилад был занят, но когда узнал, что охотник-розыскник опять сыскался, то немедленно приказал он претендента этого к себе впущать. У него там было какое-то совещание важное с князьями да с боярами, но ради спасения своих дочек царь дела все пока оставил.

Заходят Улад-выпивоха с испуганным Куколокою в тронную залу, глядь – царь-батюшка грознее тучи на троне своём восседает, а повдоль стен за столами сановники государевы сидят и помалкивают. Как узрел Дарилад князька-аутсайдера с отпрыском его неудатым, так ажно рот от изумления он раззявил, а брови его полезли на самый лоб.

–Это кто же из вас царевен искать пойдёт? – вопросил он не очень громко, – Кто охотник?

Поклонился ему в пояс Улад, а потом стоявшего словно дубина сына он схватил за шею и, превозмогая его сопротивление, кланяться царю заставил.

Из среды сидящих бояр послышалось лёгкое похохатывание. А Уладка улыбнулся царю натянуто и отвечал ему так:

–Не извольте это… как его… а – казнить, ваше величество, только мой младшенький сынок, свет стал быть Бронебоюшко, изволил поискам доченек ваших послужить… Прошу любить его и жаловать!.. Нам бы это… того-этого… как его… деньжат маленечко и завалящего какого-нибудь конька, да к нему бы справу…

Дарилад в последние месяцы вовсе даже не смеялся, а тут поглядел он на эту уморную пару, да вдруг как пырснет в кулак. А потом пальцем на Куколоку он показал и расхохотался уже громогласно. Ну и, естественно, боярская камарилья тоже повторила ужимки свово господина: так они там заржали, что стёкла в окнах задребезжали.

Да и как им было от смеху-то удержаться, ежели более потешного вояку, чем Куколока, трудно было даже и представить. Не, ростом и статью был он вполне ладен, волосы он имел русые, а глаза голубые-голубые, только вот выражение его рожи совсем уж казалось ненормальным, и сразу было видно, что это стоит дебил.

Узрел бедный сумасшедший, что попал он чёрт-те куда, вырвался он тогда из рук Уладовых и принялся по зале той метаться, вопя при том и визжа. Тут уж царь так захохотал, что бороду кверху даже задрал и по пузу себе руками забарабанил.

Насилу папаша Улад словил, наконец, сынка своего метавшегося. Прижал он его к себе и стал по возможности успокаивать, пока тот выл что-то нечленораздельное и трясся как в лихорадке…

Отсмеялся царь Дарилад, повытирал слёзы с глаз и приказал всем угомониться, а потом посурьёзнел враз, да и говорит:

–Ну что ж, твоё сиятельство князь Улад, разтак твою за ногу, за то что меня ты потешил, я тебя прощаю, а то уж было на плаху за дерзость хотел было я вас направить…

Улад сызнова чего-то заблеял и стал царю низко кланяться, а тот усмехнулся криво и делово продолжал:

–Так и быть – пускай твой дурак отправляется ко всем чертям. Только коня я ему не дам, ибо добрыми конями я не разбрасываюсь. А насчёт деньжат… Подойди-ка сюда.

Уладка засеменил к трону на полусогнутых, и, подбежав, согнулся аж в три погибели, а Дарилад руку вперёд вытянул и… дулю под нос ему сунул.

–Вот тебе деньги, пьяный обалдуй! – грозный царь ухмыльнулся, – На пропой твоей души у меня одни шиши!..

Все князья и бояре сызнова хохотом там грянули, а растерявшийся Улад не нашёл ничего лучшего, как дулю царскую поцеловать, чем новую волну ликования пустил он по рядам.

–Вот чего, – через времечко успокоившись, резюмировал Дарилад, – При всех лучших людях я обещаю: коли идиот Куколока и впрямь дочек моих спасёт, то я любую из них в жёны ему отдам и передам ему вдобавок… всё своё царство! На то даю я моё твёрдое царское слово!

И добавил уже будничнее и суровее:

–А теперь пошли вон! И не смейте мне на глаза больше показываться, покуда дочери мои любимые тут не окажутся!

Ухватил Улад задубевшего от страха Куколоку за бока и к выходу беднягу поволок, то и дело его пиная. А как очутились они на дороге, то показал папаша сыну направление куда-то на восток и продемонстрировал ему свою плётку, чтобы тот был сговорчивей.

Вздохнул тяжко бедный малый, да и потопал, понурив голову, невесть куда, а Улад домой облегчённо зашкандыбал пойлом своим, как водится, упиваться.

А Куколока шёл-шёл себе по дороженьке ухоженной, шёл-шёл, да и проголодался. Припасов никаких у него с собою ведь не было, а подпитывать свои силушки как-то всё ж было надо. А тут он смотрит – яблоки в саду за плетнём в глаза шибко бросаются. Сами красные такие, наливчатые, огромные, так в рот-то ему и просятся. Перемахнул умишком увечный через плетень, яблоки румяные рвёт да их жрёт, ибо живот у него аж весь подтяло. Но не успел он их съесть даже пару, как появляются там два здоровых амбала, которые на вора тут же нападают, и принимаются его по чём зря дубасить…

Насилу бедолага-дурак из цепких их лап вырвался. Кинулся он бежать без оглядки, да так, что засверкали аж пятки, и по те поры он бежал, покуда деревеньку эту треклятую не миновал.

Ну, Куколока дурак дураком, а морда у него осколком: допетрил он как-то умишком своим небогатым, что явно-то красть не надо. Достиг он под вечер следующей уже деревни, дождался в кустах тёмного времени, а затем в сад богатый нагрянул и употчевался втихаря самыми сладкими плодами: яблоками там, сливами, грушами…

Нажрался аж до пуза!

И, ему на счастье, собаки невольного татя отчего-то не трогали, даже и самые из них злые. Только лишь какая-нибудь псина на него впопыхах тявкнет, а потом воздух носом потянет – и всё! Брехать враз завязывает и принимается хвостярой махать…

Видимо, чуяли псы, что Куколока от прочих-то людишек отличен – добрый он дюже внутренне и к ним любовно расположенный, поэтому почитали они его, наверное, за своего собачьего бога.

Ну, да ягодами и яблоками особо сыт ведь не будешь. Переспал спасатель наш небравый на чьём-то сеновале, весьма там поозяб и поутру стал еду у деревенских клянчить.

–Куколока есть хочет! Куколока есть хочет! – орал он что было мочи, – Подайте, пожалуйста, мне пожрать!..

И повторял это заклинание он всем там буквально и каждому. Видят люди – парень-то не в себе, мешком явно трёпнутый, – дали ему хлеба кусок и его спрашивают: кто ты, дескать, такой и куда идёшь?

А дурачок людям отвечает:

–Куколока братьев идёт спасать! Куколока дочек царских вызволять собирается!

Ох, и смеху же было по той деревне! Все так и покатилися, на горе-вояку глядючи. Стала ребятня дурака шпынять да гонять, покуда он сломя голову оттуль не умчался.

Перекусил хоть немного, и то ведь было неплохо.

И так, куда он только ни заходил, везде принимался о себе всё рассказывать: что зовут его Куколокой, что он братьев Громана и Торана разыскивать бредёт и что царских дочек тоже спасёт в придачу…

Особо сумасшедшего никто из сельчан не трогал – мало ли на свете всяких юродивых! Досыта его обыватели не кормили, но и с голоду помирать не давали, а за то вовсю над беднягою насмехалися. Одна баба дурная облапила его как-то раз, к грудям пудовым прижала и говорит ему с придыханием: я-де и есть царская дочка, Куколока – давай, мол, меня спасай, а то я вся горю и таю!..

Да куда там спасать! Это его от неё надо было спасать…

Насилу он вырвался из бабьих объятий и задал по дорожке стрекача.

Баб он почему-то боялся, ага…

А чуть позже присобачился Куколока на дудке за еду играть. Так вот оказалось, что в этом деле он был мастер. Дома-то его игру никто особо не слушал, поскольку домашние его были тупые, и им «медведь на ухо наступил.» Не понимали они, короче, игры, не могли её оценить – им казалося, что дурачок так само стебается, а он-то, оказывается, во как на ней играл! Ну, мастер!..

Зато люди знающие оценили его умение враз. Бывало, целую толпу Куколока вкруг себя собирал, и ухи всем услаждал неземною мелодией…

И как такое было возможно? Дурак ведь стёбнутый, а играет ну чисто как музыкант!

Это, очевидно, играла его тоскующая душа…

Таким образом, полностью был решён вопрос с харчами. Куколока даже ряшку себе отъел за те недели, пока по свету белому шествовал: дома-то его кормили куда как похуже. А вдобавок к еде, одели его люди признательные и обули, поскольку наступила уже осень поздняя, а в промозглую погоду летнюю одёжу ведь не носят…

Раз случилася погодка особо дурная и несносная. Дело клонилось уже к вечеру, и никакого жилья ходок наш не встретил. И тут он смотрит – большущий в стороне маячится дом. Направил дурачок туда свои стопы, стучится гулко в тесовые ворота и орёт, как всегда, сведения про себя: что он, мол, такой-сякой Куколока, что топает он невесть куда братьев своих да царевен спасать…

Ворота вскорости открываются, и в них мужик ухмыляющийся появляется – здоровый такой, ряха у него откормленная…

–О! – восклицает хозяин довольно, – никак бог послал нам юродивого? Это на удачу, на удачу… Заходи, давай, спасатель.

Паренёк зашёл, вокруг поглазел, видит – во дворе загон большой, из кольев сделанный, а в том загоне свиней орава целая. Тут же и баба какая-то пузатая толклася, и ещё двое парней толстомясых – убиралися они, значит, по хозяйству…

Рожи умильные они сквасили, заулыбалися и прохожего в дом приглашают. Покормили его, правда, не дюже богато – пшённой холодной кашей, – но Куколока и этому был рад. Съел он кашу и хозяев благодарить стал. А потом, как водится, дудку из-за пазухи вытаскивает и принимается там играть, как бы за хлебосольство этим благодаря. Хозяева, по правде-то сказать, не особенно его игру приветили, видать и им по ушам походил медведь, а зато вышла из комнаты девочка небольшая, и вот она-то игре виртуозной явно обрадовалась.

Пригляделся игрец наш к девашке и видит, что ведёт она себя как-то странно: ходит прямо, как столбик, ни на кого вообще не смотрит и вдобавок руками вокруг пошаривает. Спрашивает он у бабы, что это, мол, с девахой сей за беда, а та ему отвечает: ты что, не видишь что ли – она же у нас слепая!

А Куколока никогда слепых-то не видал, пожал он плечами и говорит:

–Человеку видеть надо. Плохо, когда человек не видит…

Заплакала девчонка, слова сии услыхав, закрыла быстро лицо руками и в комнату свою ушла.

Ну а тут мужик в избу заваливает со двора и гостя к себе подзывает.

–Слушай, Куколока, – просит он парня, – пошли-ка, дружок, мне надо помочь…

Дудочник наш на это рад, конечно, стараться. Вышли они во двор, подходят затем к погребу и по ступенькам туда спускаются. А там вроде как устроена была холодная: туша свиная на столе лежала, и кровью свежею сильно воняло.

–Во – прохудился подвал-то, – мужик на потолок указывает, – сейчас подпорку будем укреплять. Будь ласков, Куколока, обхвати бревно руками да подержи его так.

А там брёвна-подпорки стояли от пола до самого потолка. Ну что ж, обхватил дурачок одну подпору да крепко её в объятиях и сжал, а этот гад мурлатый взял да руки ему и связал. А потом и тело его обвязал вервью, чтобы уж и не рыпнулся молоде?ц.

–Что ты делаешь?! – воскликнул обманутый паренёк, – Отпусти меня! Куколока хороший!

–Хэх! – усмехнулся на это свинарь, – А нам хороших-то и надобно. Сию ночку будет Чёрная Луна, так мы тебя зарежем да в жертву принесём Чернобогу Славному, чтобы дал он нам лада. А мясо твоё скормим свинья?м. Ха-хах!

Поглядел хозяин на пленника своего злорадно да восвояси и убрался, подвал на замок закрыв. Куколока же покричал там, пожалился, в путах своих побился, да вскорости и затих.

Ум-то у него более походил на животный, вот он пойманному зверю и уподобился.

А уж вечер там наступил, темно снаружи стало, а потом ночь пришла, и уж полночь даже начала приближаться. И тут слышит жертва связанная – звяк! – замок с той стороны открывают, и по лестнице слышатся шаги приближающиеся, а затем двери отворяются, и кто-то в подвал вступает. А ночь-то безлунная, не видать ничего вокруг, ну а у этого вошедшего и свечки в руках даже нету.

И вдруг чует наш пленник – этот некто верёвки на нём режет ножом, и в скором времени освободился он от пут полностью.

–Ч-шш! – услыхал Куколока шёпот негромкий, и догадался он умом своим убогим, что это ни кто иной-то был, как та дивчина, кою словом бестактным он обидел.

Взяла она спасённого парня за руку и по лестнице его повела, тихим голосом приговаривая:

–Беги, паренёк, отсюда что есть мочи. Мои родители злыдни, а этот их Чернобог просто гад какой-то. И свиньи мне тоже не нравятся – не люблю я свиного мяса…

Вышли они на свежий воздух, и Куколока спасительницу свою стал пытать, как её звать-то да величать.

–Баютой меня кличут, – та ему отвечает, – Любила я во младенчестве поспать, поэтому так меня и прозвали.

–У тебя пелена какая-то висит на глазах, – говорит ей тогда дурак, – Как словно бы липкая паутина. Дай-ка я её сниму. Человеку, Баюта, надобно видеть!

Приложил он руки свои горячие к незрячим Баютиным очам, подержал их слегонца прижатыми, а потом резко прочь отнял, словно бы что-то с них срывая. И в тот же миг вскрикнула негромко слепая, ибо узрела она в отсвете с окон улыбающуюся рожу Куколокину.

–Тихо, не кричи, – почти шёпотом дурачок воскликнул, – А то Куколоку споймают и не видать ему тогда ни царевен, ни братьев…

Перелез он споро через ограду и кинулся по дороге бежать, а о том что он сделал доброе дело, скоро и памяти у него не осталося.

Да уж, оказывается, способностями целительными дурак наш обладал, да ещё какими! Правда, об этом диве ни у кого и мысли даже не закрадывалось, ибо по своему статусу идиот на последней ступеньке в обществе всегда обретается. А всё ж, видимо, светлою дюже была дурачкова душа. Светлою, да!..

А на следующий день пришёл он в селение большое, расположенное в красивой долине, а там горский князь пировал с гостями со своими. Увидали слуги князевы, что какой-то юродивый по улицам шляется, схватили его и пред очи княжьи вмиг доставили. Принялся грозный властитель у божьего человека про судьбу свою выпытывать, предложил поесть ему баранины жареной и всякой дичи, но гость невольный есть жаркое не стал и вот чего князю сказал не очень почтительно:

–Куколока мясо не кушает! Куколока животных любит! А ты, князь, злой – ты не человек вовсе, а хищник! Судьба же у тебя такая: на земле ты будешь жить вроде бы в ладу, зато после смерти своей окажешься в аду! Там ты сильно пожалеешь, что людям и зверям глотки резал. Все их страдания ты почуешь на своей шкуре, и жажда крови у тебя там пройдёт…

Оскорблённый князь на ножки тут прянул, на пророка нехорошего очами гневно засверкал, схватился даже рукою скорою за кинжал, но потом поуспокоился он мал-мало и такову свою волю громко сказал:

–За то, что ты хозяина посмел здесь не уважить, придётся тебе ответить, несчастный дурак! Я было думал, что ты и впрямь юродивый, а ты ведь просто-напросто идиот!

И хохотнув, добавил с усмешкою злою:

–Так ты говоришь, зверей больно любишь, Куколока? Это хорошо. Очень хорошо! У меня тоже есть зверь, который страшно любит людей. Я тебя зверюге этой подарю, а мы поглядим, как он тебя полюбит!..

Схватили слуги дюжие бедного Куколоку и поволокли его во двор, а князь-хозяин тоже туда последовал не спеша со всеми своими знатными гостями. А во дворе том, от дома подалее, ямища была выкопана большая, обнесённая прочным забором. Подвели слуги идиотика к забору и дали ему туда заглянуть. Он вниз глянул – мамочка родная! – прохаживался по дну ямы львина огромный, жидкогривый такой, толстоспинный. Ну, страшная же зверина!

Узрел лев людей, вокруг ямы собравшихся, клыки белые оскалил и зарычал на них плотоядно.

–Кидайте дурака этого в яму! – приказал строго князь своим амбалам, – Пускай мой лёвчик им полакомится!

И не успел парень несчастный даже квакнуть, как уже на дне ямы глубокой он оказался, да на ногах-то не удержался и на спину там упал.

Гости в азарте аж все взбормотали, лев сызнова грозно рявкнул, а Куколока от боли не мог на ноги даже подняться, ибо крепко об землю он ударился. И тут он чует – дыхание неблагоуханное на него пахнуло. Это лев подскочил стремглаво и свою пасть над ним раззявил.

Зажмурился Куколока от неожиданности, а лев ужасный возьми… да в щёку его и лизни!

Ну, всё лицо упавшему он облизал, а потом рядышком с ним лёг и лапищей громадной его приобнял. Кукололка же не испугался ну ни капельки; стал он лёве гриву его кашлатить, при том приговаривая:

–Ах, ты бедняга! Замучил тебя подлый князь, волюшки лишил тебя вольной! Тошно тебе, муторно в этой яме, и некому тебя приласкать…

Все это наблюдавшие ажно ахнули. Где ж это было видано, чтобы жуткий людоед с жертвой своей мирился! Не иначе, смекнули они, это и впрямь человек-то божий, раз его даже лев голодный не трогает.

–Эй ты, как там тебя, – кричит Куколоке князь поражённый, – давай-ка вылазь, я тебя прощаю!

А тот отвечает: нет, мне и здесь хорошо; вы все злые, а этот лёва добрый; не вылезу, дескать, ни за что!

И до тех пор он ямы той не покидал, покуда князь и льва не пообещал выпустить. Только тогда укротитель удивительный по канату подняться согласился.

Стал он перед князем и ему говорит:

–Куколока здесь ни за что не останется. Куколока спешит братьев своих спасать. А всё, что я про тебя сказал – чистая правда! Плохой ты человек, князь, жестокий больно!

Князь тогда зажмурился крепко и голову долу опустил, а Куколока спину к нему поворотил да и был таков: потопал вперёд он по горной той дороге.

А дело между тем было к вечеру. Стало уже смеркаться. И тут видит наш дурак – впереди на лугу отара овечья сбилася в кучу, а на пастуха с его собакой волчья стая яро напала. Волков было числом пять, из них трое дрались насмерть с громадной овчаркой, четвёртый овечку зубами рвал, а пятый волчара, самый из них сташный, на высокого старика злобно наседал. Дед сражался прямо отчаянно и из последних сил посохом от зверюги отбивался, от наскоков его непрестанных к стаду своему отступая…

Ну, Куколока дурак дураком, а морда у него осколком, схватил он камень из под ног, да и запустил его в того волка. И ишь ты – вот же удача! – угодил камень острокраий аккурат вожаку стаи по бочине. Завыл хищник от боли нестерпимой, на паренька подбегавшего испуганно зыркнул, а потом поворотился и… наутёк пустился. И все прочие волки тоже вдогон за ним бросились, посчитав, очевидно, что это не один человек появившийся на выручку стаду бежит, а за ним ещё и другие…

Так Куколокин дурацкий порыв человека с его животными от смерти, может быть, выручил!

Что ж, пастух оказался ему за это признателен. Развёл он костёр и стал жарить убитого волком барана, а потом тем мясом принялся спасителя своего угощать. Да только Куколока есть мясо отказался; нет, говорит, дядя – я животными не питаюсь! Сварил пастух ему тогда травяного отвару и предложил сыру с лепёшками заместо мяса жареного. Согласился странный парень на это угощение, и стали они там вечерять…

Понаблюдал старик-пастух за своим спасителем невольным и утвердился скоро во мнении во таком, что имеет он дело с чокнутым дураком. Куколока-то разговаривал несвязно, о себе говорил он в третьем по большей части лице, и постоянно упоминал о братьях своих пропавших и об украденных ещё царевнах…

–Нет, – покачал головою чабан, – где их искать, я не знаю. А только далее тебе идти не советую, ибо долина там заклятая лежит, запретное это место. Кто в ту сторону по дурости своей отправляется – никогда больше назад не возвращается!

–А Куколока туда пойдёт, – покачал головою дурачок, Куколока братьев спасти должен…

–Да ты что, дурак? – удивился такому решению чабан, – Совсем что ли ты спятил?

–Ага, – охотно кивает его собеседник, – Я сумасшедший. Совсем-совсем…

Попытался было пастух как-то уговорить парня, но тот оказался упрям и ни в какую на уговоры не поддавался. Плюнул тогда старый в сердцах, костёр побольше развёл и завалился спать.

А поутру даёт он Куколоке бурдюк с овечьим молоком и все свои оставшиеся вкусные лепёшки. И указывает ему посохом направление: иди, мол, во-он туда, в лощину меж тех камней. А я, добавляет, и шага в ту сторону не сделаю, поскольку пожить ещё маленько желаю…

Поблагодарил паренёк старика доброго и в указанном направлении потопал, а где-то через часик с четвертью прошествовал он между громадных камней и очутился вроде бы как в некой долине. Видимость оказалась там никудышной, поскольку туман зеленоватый стоял везде недвижно. Пошёл Куколока по тому туманищу да и заблудился. Аж целый день по долине каменистой он блудил да шастал, а тут он глядь – никак чуточек впереди проя?снело? И вроде бы строения некие сквозь зыбкую пелену показалися… Ветерок тут пахнул долгожданный, и видит путешественник притомлённый, что оказался он в загадочном каком-то городе…

То был тот самый город, коего достигли ранее его бедные братья. Он был также таинственен, также пуст и мрачен. Лишь кошачьи стаи по углам и подвалам в нём шныряли, а что касаемо людей, то таковых там отродясь, видать, не бывало.

Пошёл Куколока по каменной мостовой, и достиг вскорости дворца огромного, в коем Торан с Громаном постоем стояли. Повторяя братьевы действия ну буквально, раскрыл дурачок дверь скрипучую и очутился в просторной тронной зале.

А уж совсем-то темно стало. Лишь полная с неба луна через окна высокие помещение освещала. Куколока за день проголодался, поискал он по палатам и нашёл на подоконнике серебряную большую чашу. Налил он себе из бурдюка молока, вытащил из торбы лепёшки, да и принялся там чавкать, молочком еду запивая и с удовольствием, таким образом, насыщаясь…

И в эту самую минуту со скрипом жутким двери распахиваются, и входят в палаты роскошные тринадцать огромных котов. Замяукали котищи зловещими голосами, уставились на человека глазищами своими горящими, и начали полукружьем к нему подступать. Всё ближе, значит, и ближе, ближе и ближе…

Совсем уже близко они к дурачку подобрались и стали уже приседать, прыгнуть на него намереваясь…

Да только Куколока не испугался нимало, наоборот – улыбнулся он во весь свой рот да котярам этим орёт:

–Здравствуйте, котики мои дорогие! А не желаете ли вы молочка свежего попить?

Быстро он наклоняется, бурдюк с пола поднимает и полную-преполную чашу молоком наливает. Да и махает котам приглашающе: нате, мол, усатые, налетайте!

И те себя уговаривать отнюдь не заставили!

Первыми два самых больших кота принялись жадно молоко лакать, грозно при том урча, и лбами у чаши толкаясь. Совсем немного они этак полакомились, как вдруг – шарах! – яркая вспышка весь зал осветила, и превратились те коты шерстистые в двух статных и гордых витязей.

И сразу же, как по команде, начали и прочие коты в людей превращаться. Только пок-пок-пок – заместо чёрных котов образовалися вдруг сиятельные двуногие вельможи. И снаружи раздался тысячеголосый человеческий вздох, сменившийся скоро ором ликования и воплями восторга…

Вся огромная зала в тот же миг тоже преобразовалася и осветилася праздничными огнями. Ну а Куколока поражённый от страха к стене попятился и свалился, запнувшись, на зад. Никак не ожидал он такого превращения, произошедшего, конечно, из-за его угощения.

–Да здравствует наш милый спаситель! – гаркнули двое этих витязей, чем вызвали целый шквал славиц в адрес Куколоки и всякоразных вдобавок похвал…

А в открытые двери вваливается тут радостная толпа. То были расколдованные горожане, люди видные все и одетые богато.

Подхватили двое витязей, оказавшихся близнецами, подмышки опешившего дурака и усадили его на один из тронов шикарных, а потом колена пред ним преклонили и также и прочим велели поступить.

–О, дивный волшебник! – протяжно они пропели, – За то, что освободил ты нас от заклятья древнего – будь же нашим царём! Все как один мы о том тебя молим! Просим о чести этой все до единого!

Испугался Куколока пуще прежнего. Ведь привык-то он к одиночеству, а тут такое людское скопище… Ни в какую быть царём он не согласился, залопотал что-то невнятно про царевен украденных и про исчезнувших братьев… А тут раз – ряды горожан перед ним раздвигаются, и вот же они – Громаха с Торшей перед ним появляются! Живы-живёхоньки, как оказалося, а то уж так казалося, что их обоих тогда коты сожрали…

Вот же Куколока братьям и обрадовался! Кинулся он к ним стремглав и принялся тискать их крепко и обнимать. А те смущённые такие стоят: вроде бы они были и рады, что их брат спас, да всё ж таки не привыкли они дурака ровней себе считать, и посему чувств особо бурных они не проявляли…

И поведали им расколдованные горожане, что сам Чернобог ужасный заклятие на них наложил за то что воле его они противились. Повелел же демон подземный так: до тех пор быть вам всем котами, покуда светлая душа вас не убоится и не даст вам молока напиться!

Тех же, кто случайно в этих краях оказалися, но кто их боялися, приказал он тоже в котов превращать. Так вот стали котами и Куколокины братья.

Двое близнецов ещё то рассказали, что они в сём городе попеременно правили, а государство их в древности было могучим и сплочённым. Сам бог единый их среди прочих народов выделил особо и послал им за благочестивость два источника с живою и мёртвою водою. Много в сии края приходило паломников воду ту брать, и их город благоденствовал и процветал.

продолжение следует…