Смекалистый малый

Быль ли это, или небылица, а жила на свете одна старуха. Она была старее самой старой заброшенной дороги, старее садовника, который рассадил деревья по земле.

Но хоть и старость пришла, а старуха эта никогда не думала о том, что может однажды наступить и ее черед – что к ней постучится смерть. День и ночь не разгибала она спины, по хозяйству хлопотала, убирала, стирала, шила, мыла. Такая она была неуемная, на работу горячая и неугомонная.

Но однажды смерть вывела на дверях мелком и старухино имя и постучалась к старухе, чтобы забрать ее с собой. А старухе невмоготу было расставаться с хозяйством, и стала она смерть просить-умолять, чтобы еще сколько-нибудь не трогала, дала бы ей хоть немного, если уж не с десяток лет, то хотя бы годик пожить.

Смерть никак не соглашалась. А потом все-таки расщедрилась:

– Ладно уж, дам тебе три часа.

– Почему ж так мало? – взмолилась старуха.– Ты меня хоть нынче не трогай, завтра забери с собой.

– И не проси! – сказала смерть.

– А все-таки!

– Никак нельзя.

– Да полно!

– Ладно,– сказала смерть.– Коли так просишь, пусть будет по-твоему.

Старуха обрадовалась, но виду не подает и говорит: напиши на дверях, что до завтра не придешь. Тогда, как увижу твою руку на двери, спокойнее буду.

Надоели смерти старухины причуды, да и времени не хотелось зря терять.

Вытащила она мелок из кармана да на дверях им написала: – «Завтра».

И пошла по своим делам.

На другое утро, как только взошло солнце, пришла смерть к старухе, а та на перине лежит, другой периной накрылась.

– Ну, пойдем со мной,– сказала смерть.

– Да что ты, голубушка! – отвечает старуха.– Погляди-ка, что на дверях написано.

Смерть заглянула, а там ее рукою мелом выведено: «Завтра».

– Ладно, завтра приду,– сказала смерть и поплелась дальше.

Слово свое она сдержала и на следующий день опять пришла к старухе. Та в это время еще потягивалась, на кровати лежа. Но и теперь, как и вчера, смерть ничего не добилась. Старуха снова указала ей на дверь, где рукой смерти было мелом выведено: «Завтра».

Так и пошло каждый день, день за днем – неделя. На седьмой день смерть сказала старухе так:

– Ладно, больше ты меня не проведешь.

И стерла слово с дверей.

– Завтра,– погрозилась старухе смерть,– запомни хорошенько. Что бы ни было, я приду и заберу тебя с собой.

Ушла смерть, а старуху даже оторопь взяла – дрожит, как студень, поняла – хочешь не хочешь, а умереть придется.

Сидит старуха, а все же не унывает. Думает и никак не придумает, куда бы ей от смерти спрятаться.

– Не может быть,– говорит старуха сама себе,– чтобы живой человек – и не придумал что-нибудь.

Настало утро, а старуха ничего не придумала. В бутылку готова была даже залезть, вот до чего ей умирать не хотелось.

Гадала старуха, гадала, куда бы ей спрятаться получше, и наконец придумала. Стояла у нее в кладовке бочка с молодым медом. «Здесь меня смерть не найдет»,– решила старуха.

Она села в бочку с медом, да так, что только глаза, нос и рот снаружибыли.

Посидела она, снова забеспокоилась: «А вдруг смерть меня и здесь найдет!

Дай-ка я получше схоронюсь. Залезу в перину».

Так и сделала. Затаилась, сидит, не дышит. Вдруг снова забеспокоилась: беспокойная была старуха!

Думает: «А вдруг и здесь меня смерть найдет?!» Решила старуха поукромнее уголок найти, где бы спрятаться.

Вылезла она из перины. Только стала прикидывать, куда бы скрыться, а в это время в комнату смерть вошла. И видит: стоит перед ней чудище страшное, все в перьях, и перья эти дыбом торчат и трясутся.

Испугалась смерть, так испугалась, что в страхе убежала прочь из старухиного дома; кто его знает, может быть, и до сих пор не приходила за старухой.