Том-мальчик с пальчик

Как-то раз заказал один бедняк сапожнику башмаки и по своей бедности долго не мог с ним расплатиться. Надоело сапожнику напоминать бедняку о долге, вот и говорит он ему:

— Послушай, Жантуанёль, хочешь, я помогу тебе вернуть долг, не заплатив при этом ни единого су?

— Как не хотеть!

— Ну тогда уговоримся так. Должен ты с этой минуты все время молчать и на все вопросы да расспросы отвечать двумя словами: «берник, бернак». И пока я сам не сниму с тебя этого запрета, молчи! Запомнил?

— Конечно, запомнил. Тверди себе одно и то же: «берник, бернак» — вот и все,- обрадованно закивал головой бедняк и пошел к себе домой.

Пришел он, а жена и спрашивает у него ворчливо:

— Где это ты пропадал, голубчик?

— Берник! — смиренно отвечает ей муж.

— Где? — удивилась она.

— Бернак!

— Ой батюшки! Что это с тобой? Уж не рехнулся ли? — всплеснула жена руками.

Но ничего другого, кроме «берник, бернак», она не услышала. Что тут делать? Бросилась она к соседке и давай жаловаться:

— Ой, горе, горе! Сыплются на мою несчастную голову напасти!..
— Что-нибудь неладное случилось? — полюбопытствовала соседка.

— Ну как же! Муж-то мой вроде с ума тронулся.

— Не может того быть! Ведь был он в полном рассудке. Ошиблась ты, наверно.

— Как это ошиблась, ежели разучился он по-человечески разговаривать. Знай себе твердит одно и то же: «берник, бернак!» И ничего другого от него не добьешься! Пойдем к нам, вот и убедишься сама, что не ошиблась я.

Согласилась соседка их навестить — ведь это же целое событие в деревне! Пришла она к Жантуанелю и говорит:

— Доброе здоровьечко, сосед! Как живется-можется?

— Берник!

— Что ты ерунду болтаешь?

— Бернак!

Так и не добилась соседка от Жантуанеля другого ответа. Решили тогда женщины сходить к приходскому кюре. Может, он излечит несчастного, вернет ему разум?

Прибежала жена Жантуанеля к кюре и — бух! — в ноги:

— Ваше преподобие! Ваше преподобие! Пойдемте скорее к нам домой! Ведь муж-то мой совсем рехнулся!

— Неужто рехнулся? Что-то не верится мне,- усомнился кюре.

— Сами подумайте, ваше преподобие, разве может быть человек в своем уме, коли говорит одно и то же: «берник, бернак»?!
— Вот оно что… Ну, я заветное слово знаю, живо его вылечу!- Господин кюре любил прихвастнуть.- Только это будет стоить десять франков,- добавил он тут же, ибо еще больше, чем прихвастнуть, любил кюре денежки получать.

Вздохнула тяжко бедная женщина, однако согласилась. И вот пришел кюре в дом Жантуанеля и говорит:

— Бог в помощь, Жантуанёль!

— Берник! — отвечает Жантуанёль.

— Что это ты бормочешь, сын мой?

— Бернак! — отвечает Жантуанёль.

Как ни пытался кюре образумить Жантуанеля, ничего путного, кроме этих двух слов, от него не услышал. И вскоре вся округа уже знала, что тронулся умом бедняга Жантуанёль.

Вот как-то раз идет кюре по деревне и встречает сапожника.

— Добрый день, ваше преподобие,- поклонился ему сапожник.

— Здравствуй, здравствуй!

— Какие новости в нашем приходе, ваше преподобие?

— Никаких, голубчик, кроме одной. Ты, конечно, знаешь, что рехнулся бедняга Жантуанёль?

— Рехнулся? — будто удивился сапожник.

— Ну да, умом тронулся. Только и знает, что твердит: «берник, бернак».

— Ха-ха-ха! Жантуанель такой же сумасшедший, как я или вы, ей-ей!

— Не болтай глупостей, сын мой!

— Какие же это глупости, коли в полном он рассудке!

— Да что ты со мной споришь! Готов об заклад побиться, что Жантуанель свихнулся.

— А я говорю — нет! Спорим?

— Давай… На сколько поспорим?

— На десять франков.

— Мало! Давай на пятьдесят, — не удержался господин кюре.

— Идет!

Побившись об заклад, отправились тут же кюре и сапожник к Жантуанелю. Пришли, а сапожник и говорит:

— Здорово, должничок! — И шепчет ему на ухо: — Можешь теперь говорить.

— Уф! — облегченно вздохнул Жантуанель.-Долго что-то не приходил ты ко мне! Думается, что обошлись мне башмаки куда дороже, чем они того стоят.

— Э, пустяки… Лучше спроси, во что они обошлись господину кюре.

Побагровел от досады кюре, швырнул на стол пятьдесят франков и ушел не прощаясь.

А когда узнали в округе, как ловко попался господин кюре, до того все хохотали, что, говорят, далее в Париже слышно было.